Доминик Грушовский. «Собирая рассеянных. Рассуждения о моей жизни». Отрывок о служении в Беларуси.

Дипломатия Ватикана в Беларуси на протяжении 30 лет остается в тени. О деятельности нунциев и их взаимоотношениях с беларускими властями можно судить лишь по коротким и однотипным пресс-релизам. Исключением стали мемуары нунция Доминика Грушовского изданные уже после его смерти в 2018 г. В книге “Собирая рассеянных. Рассуждения о моей жизни” архиепископ также описывает свои воспоминания о работе в Минске, куда был назначен в 1996 году.

Перевод со словацкого языка по Dominik Hrušovský, Roztratených zhromažďovať: rozprávanie o mojom živote, Bratislava: Postscriptum, 2019 сделан Анастасией Дробышевской, специально для «Христианской визии».

83. На дипломатической службе в Святой столице

Я лично, хочу это подчеркнуть, никогда не думал о дипломатической деятельности. Да, подобные предложения были, но когда мог, я от них отказывался. Так было и в 1969 году, о котором я уже упоминал. Я просто не чувствовал себя тогда на своем месте. Моей идеальной должностью была должность приходского священника. Именно так меня хотел видеть мой епископ Янтауш, который и заложил мне это в сердце перед моим отъездом в Рим в 1946 году, и что осталось со мной до сих пор. Когда в разговоре перед моим отъездом в Минск я сказал кардиналу Торану, что всегда был священником, он задумался и сказал мне: «Послушайте, я скажу вам это честно и прямо. Роль дипломата и нунция тоже в высшей степени пастырская, и именно так мы к ней и относимся». Я верю ему, потому что видел и убедился, что честная дипломатия действительно является исключительно пастырской деятельностью. Сегодня я по-настоящему счастлив, что принял это и смог послужить Богу и Его Церкви и на этом поприще.

Как все произошло? 3 февраля 1996 года, во второй половине дня, мне позвонил нунций Луиджи Доссена: «Не могли бы вы сегодня прийти на обед в нунциатуру?». Это было обычным делом и ничуть не удивило меня. Он часто звал меня на такие встречи по двум причинами: во-первых, ему самому было грустно и одиноко, а во-вторых, я знал итальянский и долгое время был секретарем Словацкой епископской конференции, так что я должен был встречаться с ним на официальном уровне. Из этих встреч и бесед сложился взаимный обмен мнениями и хорошая дружба. Я воспринимал это как братскую помощь, так как он не знал словацкого языка и на встречах с епископами нуждался в переводчике. Потому что наши епископы не знали итальянского — за редким исключением, как, например, епископ Фило. Ему приходилось все переводить, однако все всегда шло не по плану. Я хорошо знаю итальянский, но я был секретарем Конференции, поэтому я не мог переводить для него даже несмотря на то, что нунций сидел рядом со мной. В общем, были некоторые трудности. Мы решили их так: он звал меня в нунциатуру на обед или ужин, когда угодно, и там я отчитывался перед ним и отвечал на множество вопросов. Так что и сейчас, когда он приглашал меня, я воспринимал это как обыденность и само собой разумеющееся.

Когда я пришел, он поприветствовал меня, мы уселись, и он сказал мне: «Ну, сначала мы немного пообщаемся». И через некоторое время он говорит: «Слушай, у меня тут факс, который мне сегодня прислал архиепископ Рэ. Святой Отец хочет послать тебя нунцием в Минск. Что думаешь?»

Первая мысль, которая промелькнула у меня в голове, была следующей: «Это какое-то наказание для меня? За этим стоят наши политики, которые хотят убрать Грушовского из Словакии, или что?» Такова была моя первая реакция. Когда я задал этот вопрос нунцию, он сказал мне: «Я могу заверить тебя, что в этом нет ничего подобного. Это самостоятельное решение Государственного секретариата и самого Святого Отца». Я ответил ему, что в таком случае я подумаю. А он говорит: «Мне нужен письменный ответ в течение 24 часов, максимум 48 часов. Поэтому я так тороплюсь, так как я должен отправить твое письменное заявление в Ватикан ближайшей почтой». Я подумал и на следующий день позвонил ему: «Хорошо, я принимаю предложение». Я изложил это на бумаге, отнес письмо ему и сказал: «Делай с ним что хочешь». 

На тот момент у меня уже была запланирована поездка в Рим, куда я хотел отправиться через неделю. Повторюсь, она была уже запланирована, но не по этому поводу. Так как я каждый год регулярно ездил в Рим как минимум раз, иногда два.

В этот раз я был там дополнительно и не стал просить аудиенции у Святого Отца. Потом я случайно встретил секретаря Папы, Станислава Дзивиша, и он удивился: «И ты здесь?» «Как видишь, да!» «А ты просил встречи со Святым Отцом?»- спросил он. «Нет, я уже был у него три или четыре месяца назад» – ответил я. «Ну, нет, ты сходи, тебе обязательно нужно сходить!» Это было где-то до обеда. Потом я пошел в дом святой Марты на обед, и там уже нашел большой конверт с приглашением на аудиенцию.

Сначала я был на обычной аудиенции в среду, сидел среди епископов, и Святой Отец очень пристально смотрел на меня. Дзивиш подошел ко мне и спросил: «Ты уже говорил с заместителем Рэ?» Я ответил положительно, и Дзивиш тут же обнял меня и говорит: «Спасибо, мы не знали, действительно ли твое решение окончательное. Я очень счастлив и сейчас же доложу Святому Отцу». Он сразу же рассказал ему об этом, а Святейший просто посмотрел на меня и улыбнулся. Когда и я подошел поприветствовать его, он пожал мне руку и сказал: «Спасибо, спасибо, ступай во имя Господа».

Через день у меня была личная аудиенция со Святым Отцом, и там мы говорили о моем новом сане и обо всем, что с ним связано. Он предупредил меня, что нужно немного подождать, прежде чем приступить к формальностям и т. д. А затем он добавил: «С этого момента ты уже числишься в наших реестрах как архиепископ… даже если белорусское правительство откажет тебе».

Я, разумеется, никому ничего не сказал: ни в Риме, ни тем более в Братиславе. Ситуация там осложнялась тем, что у меня начался учебный год, и я собирался приступить ко второму семестру догматики. Я ничего не сказал студентам-богословам, только декану, Юзефу Кутарну: «Йожко, я чувствую себя не очень хорошо. Я устал, так что не сердись, во втором семестре я не буду читать лекции». Я подумал: «Зачем беспокоиться о лекциях и учебных делах, если у меня есть другие, более важные вещи, о которых стоит подумать?» И я начал изучать то, что помогло бы мне лучше познакомиться с условиями на новом месте работы. Я немного почитал историю и географию Беларуси, чтобы знать, где что находится.

Так я готовился, однако довольно поверхностно, потому что еще не было полной уверенности в том, что я поеду и что Беларусь даст мне согласие.  Сам себе я сказала: «Если поеду, то поеду, если не поеду, то не поеду. Все в руках Божьих». И вот наступила Страстная пятница. Ко мне подбежал секретарь нунциатуры (так как нунций был в отъезде) и, весь взволнованный, сказал: «Значит, вам уже пришло письмо из Минска? Святой Престол хочет знать, когда вы хотите опубликовать новость о вашем назначении нунцием, она бы уже могла выйти в свет». Я спросил его: «Есть ли у вас контакт нунция Доссена?» Он мне ответил: «Да, у меня есть контакт, я могу сразу же сообщить ему об этом». Тогда я немного подумал, и мы договорились на 15 апреля, это был понедельник после Светлого воскресенья.

В этот день проходил епархиальное собрание, там я и хотел объявить новость всем. И вот утром 15 апреля состоялось собрание, я служил Святую Мессу. Присутствовали все священники из Братиславы и других городов. Во время мессы я говорил о Святом Отце, так как читалось Евангелие, при этом я старался не говорить ничего такого, что могло бы привлечь внимание. Затем мы отправились в зал, где началось собрание. Сначала декан Янко Форманек рассказывал о своих делах, а после него Иосиф Минарович прочитал лекцию, словом, обычная программа. Ближе к полудню, за несколько минут до двенадцати, я попросил выступить, чтобы сказать несколько слов. Я встал и медленно прочитал ранее мною составленное объявление: «Сообщаю вам, дорогие братья по алтарю, что с 12 часов этого дня я перестаю быть вспомогательным епископом Братиславско-Трнавской архиепархии, поскольку Святой Отец возвел меня в сан архиепископа и назначил апостольским нунцием в Беларуси. Поэтому я покидаю Словакию, покидаю это место и т. д.».

Затем я добавил несколько своих мыслей, в которых прокомментировал недавние события. Ведь незадолго до моего назначения произошло событие, которое еще больше обострило отношения между словацким правительством и Словацкой епископской конференцией. Мечьяр хотел изменить некоторые меры в уголовном кодексе. Однако оппозиционные группы были категорически против и требовали, чтобы все епископы подписали заявление против этого. Я получил срочное приглашение в офис Словацкой епископской конференции на улице Капитульской, дескать: «Приходите, вы нам нужны». Когда я пришел туда, мне сразу же сказали, что все епископы уже подписали заявление и что не хватает только моей подписи. Я спросил: «Для чего вам нужна моя подпись?» «Ну, для заявления против изменений, которые Мечьяр хочет внести в Уголовный кодекс». Я попросил: «Покажите мне его…» У них не было текста, на что я им сказал: «Я не буду ничего подписывать, не зная, что там». Потом они достали текст этого уголовного кодекса на сайте благотворительной организации Charita, но на это ушло около часа. Я прочитал его и не нашел ничего, что противоречило бы вере, морали или правам человека. Я говорю им: «А теперь, пожалуйста, скажите мне, какой именно параграф меняет Мечьяр?» Они не знали! Тогда я спросил их: «И вы хотите, чтобы я подписал это? Я отказываюсь, и вы должны сами четко понимать, что подписываете».

После этого сразу же было опубликовано, что все епископы подписали, только Грушовский отказался, как и Сокол. Я сказал им: «Давайте будем честными и скажем всю правду. Расскажите миру и прессе, почему Грушовский не подписал. Потому что вы не назвали ему убедительных причин, вы не сказали ему, чего именно вы добиваетесь. Мне нужны точные факты по такому серьезному вопросу. И когда я их изучу, то поступлю так, как подсказывает мне моя совесть».

Вот о чем я говорил в своем выступлении перед духовенством на собрании. И продолжал: «Кроме того, я хочу отметить, что каждый вопрос, представляющий общественный интерес, который уже был решен на епископской конференции, должен получить санкцию Святого Престола, прежде чем он будет обнародован. Наша конференция этого не сделала, а поступила произвольно, и это было еще одной причиной, почему Грушовский не подписал».

Точный текст того, что я говорил, хранится у меня дома. Я закончил свое прощание словами: «Это облегчает вашу молитву по канону, потому что до сих пор там были упомянуты Иоанн, Владимир и два Доминика, т. е. я и Доминик Тот. С моим отъездом из Словакии один Доминик выпадает. Но, пожалуйста, не позволяйте ему выпасть из ваших молитв. А сейчас оставайтесь с Богом, даю вам свое благословение и на этом прощаюсь с вами». Так раскрылась тайна о моем новом назначении. 

Затем я сразу же отправился в монастырь на Якубовой площади, там я жил с тех пор, как оттуда уехал нунций. Тогда я попросил сестер приютить меня, они были очень добры ко мне, и мы хорошо поладили. Я попрощался и с ними, сказав: «Ну что ж, дорогие сестры, я буду апостольским нунцием в Беларуси, а Святой Отец назначил меня архиепископом. Мое пребывание среди вас подходит к концу. Я искренне благодарю вас за все и оставайтесь с Богом». Также сообщил им, что остаюсь в Словакии еще на одну неделю, а в субботу, 20 апреля, я уезжал в Рим. Там я пробыл недолго, и затем как можно скорее отправился в Беларусь.

Так оно и вышло. Я пробыл в Риме еще около десяти дней. Тем временем были подготовлены все необходимые бумаги, визы и т. д., и 2 мая 1996 года я отправился в Беларусь, так что можно сказать, что 2 мая я начал свою дипломатическую карьеру на службе Святого Престола в качестве Апостольского нунция в Минске.

84. Начало дипломатической службы 

Перед отъездом в Беларусь я совершил еще несколько обязательных визитов. Я побывал на аудиенции у Папы Иоанна Павла II, он в общих чертах проинформировал меня о ситуации в стране. Затем я посетил Государственного секретаря, который дал мне дальнейшие коррективы. Встретился с архиепископом Джованни Баттиста Рэ, который проинструктировал, что я должен сделать в отношении нунциатуры. Следует отметить, что на самом деле в Минске не было настоящей нунциатуры, но об этом я расскажу позже.

С Монсеньором Тораном, секретарем по связям Святого Престола с государствами, мы обсудили всю политическую ситуацию в Беларуси, особенно отношения между государством и Церковью, какие там существуют проблемы и т. д. Он обратил мое внимание на ряд вещей, которые требуют внимания, а также дал мне целый список в письменном виде того, на чем я должен сосредоточиться.

Государственный секретариат уже оформил мне договор, я получил дипломатический паспорт и уже оплаченный билет, однако на тот момент виза еще не была получена. Мне оставалось решить финансовые вопросы в бухгалтерии. Там меня сразу же внесли в список нунциев и были довольно любезны, зафиксировав мне эту должность с 1 апреля. Они определили зарплату, а потом занимались различными счетами, мне нужно было только подписывать всевозможные документы и т. д… Эти все административные процедуры заняли около недели.

После этого я встретился со своим предшественником, который в то время находился в Риме, и перенял у него архив, который хранился в нескольких чемоданах. Я привез их в Государственный секретариат с просьбой отправить мне дипломатической почтой, и через неделю я получил его в Минске.

Я вылетел из Рима 2 мая 1996 года.

В минском аэропорту меня встречал представитель протокольной службы Министерства иностранных дел. Кроме него, меня там ждал епископ Гродненский Александр Кашкевич. Он был одним из двух епископов, находившихся в то время в Беларуси. Другим епископом был кардинал Казимир Свёнтек, который был титулярным архиепископом Минско-Могилевским и митрополитом всея Беларуси, и в то же время он был апостольским администратором Пинской диоцезии, которая представляет южную часть Беларуси. Он был выходцем этой епархии и около 30 лет служил в Пинске в качестве священника, так что он все время оставался на своем приходе. Он был человеком, который провел около 10 лет в тюрьме, часть из них в Сибири. Около года он был в одиночной камере в Минске, прошел через множество допросов, одним словом- человек, пострадавший за веру. Он держался достойно.

Помимо епископа Кашкевича, встретить меня в аэропорту приехали несколько священников и две монахини, работавшие в нунциатуре. Третья монахиня, которая была поварихой, осталась дома готовить обед. Затем мы все отправились на машине в штаб-квартиру, там меня встречала третья монахиня, молодая белоруска. Она была интересной, очень хорошей девушкой и отличной поварихой. Она приготовила вкуснейшее угощение — польско-украинский борщ. До этого я ел его только один раз в Риме. После этого в нашем доме его стали подавать чаще, потому что это было такое cibo squisito (ит. прим. пер.) – изысканная пища. Затем последовали первые представления и знакомство друг с другом.

Как только я устроился, мне вручили гору прибывшей почты. Там я обнаружил записку от правительственного Управления по организации дипломатических миссий, куда меня вызывали на беседу и предлагали место для возможной нунциатуры. На следующий день мы отправились на осмотр места.

Теперь несколько слов о том, где находилась наша нунциатура. Она расположилась на улице Козлова 25, на втором этаже типичного «Петржалькского» здания. Лестница была сильно запачкана собаками, настолько, что подняться по ней было невозможно. Приходилось подниматься на лифте, он был немного чище. Однако он был не для нашего личного пользования, а для всего корпуса. Одним словом, это был типичный социалистический жилой дом, какие строили во всем советском блоке, в том числе и у нас, например, в районе Петржалка. В Беларуси, однако, все было несколько более бедным, и похоже, что люди не знали культуры быта. У нас она присутствует в некоторой степени, даже если люди могут игнорировать грязную лестницу, квартиры очень даже элегантно обставлены. Я видел это во многих семьях. В Беларуси это тоже можно было встретить, но немного скромнее и реже. Я посетил несколько семей там, в Минске, многие квартиры были хорошо обставлены, но не все.

Нунциатура представляла собой трехкомнатную квартиру на втором этаже. Этажи у них считаются иначе: наш нулевой этаж – это первый этаж для них. Сначала проходишь небольшой коридор, справа — кухня, тоже сравнительно небольшая. Нам там так не хватало места, что мы не могли даже нормально поесть, хотя нас было четверо – три сестры и я. Далее справа была комната, которая использовалась как гостиная. На самом деле, мы использовали ее как приемную, потому что мне нужно было где-то принимать гостей и посетителей. Также, справа была еще комната, рядом с ней — ванная и туалет. А слева была вторая комната, довольно большая, была еще и третья, но она использовалась как кладовая для всякой всячины.

Одна из этих комнат справа была моя спальня, она была обставлена довольно неудобно и непродуманно. Она также выполняла и роль моего кабинета, поэтому мне приходилось каждый вечер перекладывать бумаги с кровати на стол, а утром – со стола на кровать, чтобы иметь возможность хоть как-то передвигаться. Она была крошечной.

В квартирке также не было места и для сестер, я сам с трудом там помещался. Комната в углу, что побольше, была чем-то вроде рабочей и использовалась для разных целей. Например, когда нужно было упаковать что-то в большую упаковку или открыть большие пакеты и посылки, там стоял ксерокс, и там же обычно сидел шофер.

Это был явный недостаток, который требовал исправления. На другой стороне площади, приблизительно в 250 метрах, в такой же квартире как моя, жили сестры. Мой предшественник устроил все так: сначала нашел квартиру для себя, а потом, когда появились сестры, и для них. Их квартира была немного лучше обустроена.

Это были меблированные квартиры, которые сдавались в аренду. Я платил 500 долларов в месяц, которые, правда, покрывались со счета Святого Престола. Мне сразу стало ясно, что нужно как-то переместить сестер поближе ко мне. Каждый день им приходилось проходить через широкую площадь, которая часто была полна нетрезвых людей. Я забеспокоился, когда обнаружил на нашем доме надпись «гашиш». Потом я навел справки и узнал, что там был один из пунктов распространения наркотиков. Поэтому я не мог позволить сестрам пересекать эту площадь четыре раза в день: утром – ко мне, в обед – в свою резиденцию, после обеда – снова ко мне, и обратно вечером. Они часто сталкивались с неприятными ситуациями, так что мы быстро подыскали подходящую квартиру по соседству с нунциатурой. Квартира была в точности как моя, и они поселились в ней.

Пока сестры жили на другой стороне площади, я служил мессу в нунциатуре. Монахини обставили маленькую гостиную соответствующим образом, так что она была приличной, скромной, но уютной – с соответствующими пропорциями. Ведь и Иисус родился в хлеву. Когда сестры перебрались на мою сторону площади, то есть по соседству, я ходил служить мессу к ним. Это было практичнее и спокойнее, потому что в их квартире весь день было тихо, они приходили туда только, чтобы помолиться. В моей квартире было движение, все было занято, я даже не мог поставить небольшой алтарь дома, не было места. А сестры сделали это достойно и прилично в своей квартире.

Поэтому на следующий день я сразу же поехал смотреть место, где белорусские власти предлагали нам новое место жительства. По дороге Сергей, мой водитель, сказал мне, что они уже предлагали его моему предшественнику. Позже я узнал, что эта квартира была также предложена около 20 посланникам и послам. К счастью, у меня хватило интуиции сразу же отказаться. Это было за городом, где когда-то был большой луг, а вокруг – одни пролетарские многоквартирные дома. Не то чтобы я имел что-то против пролетариев, я сам из такой семьи, дело было не в этом. Район был запущен, видимо, власти о нем не заботились. Поэтому я сделал все возможное, чтобы найти какое-то другое решение. И надо сказать, что в этом плане мне помогли белорусские чиновники.

Позже, когда некоторые агентства недвижимости узнали, что мы ищем квартиру, мы получали предложения со всех сторон, но ни одно из них не было удовлетворительным. На мой взгляд, нунциатура имеет определенные базовые требования и должна быть сделана как минимум так, чтобы самые необходимые помещения находились под одной крышей. А для этого необходимо от 1 200 до 1 500 квадратных метров площади. Ведь это не просто квартира для нунция и пары сестер. Здесь должно быть место для достаточно большого салона площадью не менее 100 квадратных метров, офисных помещений, библиотеки, кладовки и т. д. и т. п.

Квартира, на которую я в итоге согласился, где до сих пор находится и, вероятно, будет находиться нунциатура, имеет площадь 510 квадратных метров. Это не мало, но и недостаточно, потому что негде разместить библиотеку и архивы. Я предложил решить эту проблему, поместив архивные дела в большие вытянутые железные шкафы и расположить в коридоре. Он был довольно широким, места хватало. Если бы такие шкафы были поставлены с одной стороны, красивого цвета и чистые, этого было бы вполне достаточно. Но у меня не было на это времени, и я не знаю, получилось ли это у моего преемника.

Здесь было относительно много места, по сравнению с предыдущей резиденцией, и оно было прекрасно обставлено. Я пригласил архитектора, она спроектировала и проконтролировала ремонт. В здание был очень красивый вход. Изначально это был старый отель, построенный в 60-х годах или даже раньше. Когда мы его купили, он был довольно потрепанным и заметно запущенным. У нас был целый этаж, над нами находилось турецкое посольство, внизу, в одной половине – генеральная дирекция белорусского филиала Philips. Другую половину изначально занимал словенский бизнес-институт, а когда они съехали, пришли поляки и открыли Польский институт культуры. На первом этаже, с одной стороны, находилось польское торговое представительство и консульство, а с другой – украинское консульство, которое затем заняло словацкое посольство в качестве своей штаб-квартиры.

Я часто встречался с сотрудниками словацкого посольства, иногда приглашал их на обед и так далее. Когда я уезжал из Минска, мы вместе устроили прощальный обед. В остальном все они были атеистами. Главой посольства был пан Юзеф Бозек, близкий и очень хороший друг Кукана. Они часто навещали друг друга, вместе ездили в отпуск, словом, были родственными душами. Он был родом из Попрада. Однажды он доверился мне и с грустью в глазах сказал: «Знаете, господин нунций, я тоже из христианской семьи, был помощником в алтаре. Но потом попал сюда на службу, и тут нам пришлось быть партийными…» Я мог понять этих людей и никогда не претендовал на роль их судьи. Я понимал не только их, но и священников в «Pacem in Terris» («Мир на земле» папы Римского Иоанна XXIII, прим. пер.), насколько это было по-человечески возможно. Правда, когда речь шла о богословии, об истинах веры, о христианской морали, я мог быть жестким. Это кровь догматиков. Однако, говорю, я их понимал, поэтому у меня с ними были хорошие отношения.

Словацкая дипломатия в Беларуси поначалу находилась в некотором замешательстве. Было создано посольство, но у них не было полноценного посла. Так как Словацкая Республика не хотела отправлять его туда, поскольку не хотела вручать Лукашенко свои верительные грамоты и т. д. Поэтому они оставили структуру посольства, но в нем не было ни посла, ни поверенного в делах, а был «пан руководитель». Однако его роль была не более чем поверенный в делах. Этот господин начальник периодически приходил ко мне на картофельный пирог. Это очень вкусное блюдо, по сути, обжаренный картофель. Впервые я попробовал его в Париже, и приготовила его тогда мадам Матус. И моя сестра-повар прекрасно готовила это блюдо.

Послушницы выполняли офисную и домашнюю работу. Как я уже говорил, у меня там было три сестры. В первом составе, то есть сразу после моего приезда в Минск, одна была полька, а две другие – белоруски. Потом были еще две польки и одна белоруска. Обе польки были родом с района, что находится всего в нескольких километрах от белорусско-польской границы. Одна из них просто прекрасно готовила. Мы действительно жили как бы большой семьей под одной крышей. Когда нам ремонтировали и переделывали комнаты, я настояла на том, чтобы для каждой сестры подготовили отдельный блок. Где у каждой была бы своя комната, свой душ и туалет, и маленькая ванная. Они были очень рады, потому что раньше не было ничего подобного, а для меня это было совершенно очевидно. Кроме того, я организовал для них дополнительную комнату, где был телефон, чтобы они могли звонить, когда удобно и т. д.

В нашем здании также был хороший коридор. Архитектор говорила мне, что у него должна быть концепция. Она и была воплощена в жизнь: посередине был установлен крест, с одной стороны которого находилась белорусская икона, а с другой — Архангел Михаил, один из покровителей Беларуси. Это была прекрасно выполненная деревянная скульптура, которой было около 400 лет. Мы отреставрировали ее, и в результате получилась очень красиво оформленная входная зона. Затем стены – с одной стороны мы поместили большую фотографию Святого Отца, а с другой – большую фотографию святого Бенедикта и святых Кирилла и Мефодия. Это была работа белорусского художника, который подарил ее Святому Отцу. Я даже не стал отправлять ее в Ватикан, а попросил архиепископа Рэ разрешить оставить ее у нас, где она потом украсила вестибюль нунциатуры.

Так выглядел широкий вход в здание. Справа от него находилась молельня, а рядом — приемная, комната нашего шофера Сергея и одна квартира для секретаря. У него была комната-спальня, разумеется, с ванной. Потом были еще две такие же маленькие комнатки с кроватью и отдельной ванной, и, наконец, большой кабинет нунция. Там я собрал все аппараты и прочие офисные принадлежности. Почему? Потому что мне не дали секретаря и сказали, что я вряд ли когда-либо его получу. Поэтому я сказал себе: «Я не собираюсь бегать по трем комнатам, потому что в одной у меня телефон, в другой — ксерокс, а в третьей — не знаю что». Поэтому я собрал все это в одной комнате. Мы так красиво все разложили, что это выглядело довольно аккуратно, но, что важнее, практично и логично.

Мне хотелось, чтобы все было красиво, поэтому я заказал качественную итальянскую мебель. Нам быстро доставили ее из Италии, и я считаю, что поступил правильно. Если бы я сегодня выбирал мебель для себя, я бы снова поступил так же. Это была элегантная мебель не только для кабинета, но и для других комнат и кухни. Правда, стоила она копейки, и Ватикан охотно дал мне на нее деньги. Я просто послал запрос, и деньги прислали, я считаю, что это была отличная идея. Однако потом они урезали мои расходы на ремонт и оборудование, если бы у меня было еще 20–30 тысяч долларов, я бы сделал все лучше.

Кроме того, необходимо было провести новую электропроводку и водопровод. У нас не было времени все переделывать, а старое начало трескаться. Переделать все было невозможно, потому что Ватикан дал мне максимум сто тысяч долларов, и я старался не выходить за рамки этой суммы. Сегодня я бы не побоялся попросить двести тысяч, потому что они их дадут, нужно только знать, как просить и правильно все обосновать.

Далее речь зашла о подходящем автомобиле. Когда я приехал в Минск, там уже была маленькая «Шкода», которую приобрел мой предшественник. Этого было достаточно для него и на первый год для меня. Но потом я понял, что нам нужен более солидный автомобиль, не роскошный, а удобный и надежный. Особенно важно было, той марки, которая хорошо зарекомендовала себя в Беларуси. Поэтому я выбрал Volkswagen Passat. Это не роскошная машина, скорее рабочая, чем дипломатическая, но она идеально подходила для белорусских дорог. К тому же, в самом Минске были две прекрасно оборудованные сервисные станции. Все работало как часы: Сергею, водителю, достаточно было позвонить утром и сказать, что нужно посмотреть двигатель или что-то отремонтировать. Обычно ему отвечали: «Приезжайте через час». Он приезжал, и так как у них было все необходимое техническое оборудование, то за два часа они на месте все ремонтировали. Машина снова была готова к тысячам километров пути. Они выставляли счет, Сергей возвращался с отремонтированной машиной, и я его оплачивал.

Я мог бы взять и более дорогую машину, например Volvo или Mercedes. Однако, как я выяснил у коллег, с такими марками пришлось бы ездить за сотни километров в гараж для обслуживания. Когда пришло время менять машину, я купил другой Volkswagen, поменьше, на котором сестры ездили за покупками. Так что я думаю, что с материальной точки зрения нунциатура была хорошо оборудована.

85. Прием у президента Лукашенко

В Минске мне пришлось начинать практически с нуля. Какими были первые проблемы? Разумеется, сначала нужно было нанести обязательные визиты, как общественные, так и дипломатические. Довольно быстро после прибытия в Минск я вручил президенту Лукашенко свои верительные грамоты. Он сам сказал мне при этом: «Мы сделали для вас исключение: Вы прилетели только 2 мая, а уже 22 мая вручаете верительные грамоты». К такому важному событию нужно было тщательно подготовиться. От старого кардинала Свёнтека я узнал, что мой предшественник сразу же на первом приеме перешел в наступление. В своей речи он раскритиковал Беларусь за отсутствие религиозной свободы, за нарушение прав человека и т.д., хотя пробыл там всего несколько дней. Поэтому я решил, что должен произнести какую-нибудь примирительную речь в качестве вступительного слова.

Однако у меня не было ни практики, ни опыта в этом деле. Я позвонил в Ватикан и сказал, что мне нужна предварительная консультация. На что Торан ответил: «Тебе не нужно детализированное обращение, просто скажи что-нибудь. Поговори о Святом Отце, который год назад был на Генеральной Ассамблее ООН и произнес там прекрасную речь. Ты можешь найти ее в архивах, возьми что-нибудь из нее». Так я и сделал, процитировал немного из той речи, закончив словами о том, что я счастлив представлять Святой Престол братскому народу Беларуси и надеюсь на сотрудничество. Я произносил речь на французском языке. Так как на мой вопрос, на каком языке следует говорить, мне ответили, что на французском, подчеркнув его дипломатический статус. Да и в Министерстве иностранных дел почти все прекрасно им владели. Для меня это было удобно, но я должен был останавливаться после каждого предложения, чтобы переводчик перевел для Лукашенко.

Когда я закончил речь, слово взял президент, и он уже отвечал на русском языке. Я его понимал, мне не нужно было переводить. На этом аудиенция подошла к концу. За ней должна была последовать максимум 10-минутная беседа в гостиной. Меня провели в зал, где были только президент, министр иностранных дел и переводчик. Как стало ясно из разговора, они хотели, чтобы Святой Отец приехал. Они даже предложили организовать Святейшему отдых в Беларуси и устроить ему встречу с Патриархом Московским Алексием.

Когда я сказал, что через несколько дней поеду в Рим, чтобы уладить кое-какие дела, министр иностранных дел предупредил меня: «Не забывайте, что мы хотели бы видеть здесь Святого Отца». Он был очень обеспокоен этим. Я, конечно, немедленно сообщил об этом в Ватикан. Оттуда мне ответили примерно так: «Беларусь нам подходит, там нет никаких трудностей, но мы уже ведем переговоры о встрече Святейшего Отца с Патриархом Алексием в Паннонхальме».

Папа Иоанн Павел II должен был встретиться с Патриархом во время визита в Венгрию, но, как известно, все сорвалось, как и встреча в Вене. Затащили ли бы Патриарха на встречу с Папой в Беларусь – вопрос, на который мы не можем ответить с уверенностью. Но предпосылки были. В то время Ельцин еще находился у власти в Москве, а у белорусов были прекрасные контакты и с ним, и с Патриархом, так что это было возможно.

Но чтобы ковать железо, пока оно еще горячо, нужно было хотя бы узнать у Ватикана требования к визиту Святого Отца в Беларусь. Мне сказали, что, во-первых, должно быть как минимум три приглашения: от президента Республики, от местной Католической церкви и, хотя бы предварительное одобрение Православной церкви. У нас было приглашение от Лукашенко, Белорусская католическая церковь была бы только рада, а что касается местной православной церкви, то это нужно было выяснить. Поэтому я отправился к местному митрополиту.

Когда я пришел к нему, он встретил меня приветливо. Однако, когда я сказал ему, что готовится визит Папы в Беларусь и что на это необходимо и его согласие, он вздрогнул, побледнел и сказал: «Без меня». Такого я действительно не ожидал. Немного рассердившись, я сказал ему: «Как это, Ваше Высокопреосвященство, Вы так боитесь этого Вашего Патриарха? Я никогда не дрожал перед Папой и всегда говорил ему правду. Ведь он имеет право знать все прямо, а не окольными путями. Я всегда был очень честен и открыт со всеми, даже со Святым Отцом. Конечно, не был резок, но без пустых фраз и полуправды». Митрополит просто посмотрел на меня, и тут я сразу понял, какие они. Тогда я полушутя сказал ему: «Ваше Высокопреосвященство, вы так боитесь своего Патриарха и упрекаете нас за то, что у нас есть Папа Римский, который нам велит и запрещает. Ведь у вас он хуже, чем у нас». Это было так полушутливо-полусерьезно.

В итоге встреча не состоялась. Люди несколько раз спрашивали у меня и министра иностранных дел, публично и лично, приедет ли Папа. Я отвечал: «В последний раз наш кардинал разговаривал со Святым Отцом, спросите его». 

Во время вручения верительных грамот произошла интересная ситуация. Там какая-то журналистка — явно не корреспондент бульварной газетенки, а из тех привилегированных, кто имел доступ к Лукашенко, — возилась с микрофоном и обратилась ко мне: «О вас писали, что вы какой-то левый церковный иерарх, который был большим другом левых кругов вокруг Мечьяра и т. д… Это правда?» Я спросил ее: «Могу ли я ответить вам по-словацки?» Она сказала, что да, и что они потом переведут на белорусский или русский. Тогда я ответил ей: «Послушайте, я никак не ориентирован на политику, поэтому избегаю её настолько, насколько это возможно. Что касается социальной ориентации, то да, я строго придерживаюсь социального учения Церкви. Я по происхождению мальчик из бедной семьи, я знаю, что такое бедность и что такое тяжело работать ради хлеба насущного. Поэтому я выступаю за все социальные программы, которые хочет реализовать правительство. Я признаю это и отстаиваю, всегда и перед всеми. Я этого не стыжусь». Это интервью со мной показали по телевидению в тот же вечер 22 мая. И я должен сказать, что там все было переведено точно. Позже они также прислали мне видеозапись церемонии, там же было и мое первое публичное выступление в Минске.

86. Дипломатическая и другая деятельность в Минске

После вручения верительных грамот и прочих дипломатических и протокольных формальностей необходимо было приступить к повседневной работе. Её было так много, что не понятно было, с чего начать. По сложившейся традиции, когда нунций прибывает в страну, он посещает все диоцезии. Я тоже счел необходимым сначала осмотреться. Когда я приехал, во всей этой большой стране было всего две диоцезии и два епископа. Во время этой ознакомительной поездки я заметил – хотя это очевидно при взгляде на карту – что среднее расстояние между Минском и всеми шестью областными центрами составляет около 300 километров. Однако ситуация сложилась таким образом, что архиепископ и кардинал Свёнтек находился на самом юге, в 299 километрах от Минска. Мне казалось нелепым, что он, как епископ Минско-Могилевский, должен ехать 300 км до Минска, оттуда еще 290 км до Могилева, и от Минска до Витебска снова 295 км. И ведь он единственный епископ на всю эту территорию.

Кардинал Казимир Свёнтек был высшим церковным иерархом в Беларуси, он родился в октябре 1914 года. Назначен епископом, когда ему было уже более 75 лет, в том возрасте, когда многие уже уходят на покой. В его ведении находилась практически вся Беларусь, за исключением одной маленькой области — Гродненской (это западная часть Беларуси), где епископом был Александр Кашкевич. Я сказал ему при первой же встрече: «Ваше Преосвященство, так дальше продолжаться не может. На Ваших плечах лежит ответственность за всю Беларусь». Он ответил, что его вполне хватает. Говорю: «Как это, хватает?» Он ответил, что ведь можно позвонить. Это было в то время, когда в Беларуси не было мобильных телефонов, как сейчас. У него был обычный телефон, портативный такой аппарат.

Я ему сказал: «Даже не говорите мне этого, Ваше Преосвященство, потому что я пытаюсь дозвониться до вас каждое утро, обед и вечер вот уже две недели, и мне не удается. Я нунций, поэтому мне обычно не нужно ничего срочного, я сам все улажу. А если священник, переживающий духовный кризис и желающий поговорить со своим епископом, не дозвонится в течение двух недель, что ему делать? Он женится!» На что он мне ответил: «Правда?» «В самом деле!»

Потом я говорил с ним по душам: «Послушайте, для архипастыря есть только одно разумное решение. Вы либо переезжаете в Минск, в центр страны, и тогда вы будете на 300 км ближе к Могилеву, либо вы просите вспомогательного епископа». Он не хотел соглашаться ни на одно, ни на другое. Так бывает с людьми в возрасте, особенно если добавляются старый менталитет и тяжелый характер.

Передо мной встал вопрос о том, как решить эту проблему. Я имел дело с человеком, за плечами которого были годы страданий и, как я уже упоминал, десять лет тюрьмы. (Впоследствии я узнал много интересного и о той тюрьме, и о Сибири, но оставим это. Только в Ватикане не знали всех этих подробностей, и поэтому считали его героем, отсидевшим десять лет в Сибири.)

Позже я предложил Содано реорганизовать церковную администрацию, но не встретил понимания со стороны Свёнтека. Он сказал мне, что в таком случае это будет трудно, потому что Святой Отец не принимает возражений против пострадавших за веру. С ним действует принцип, что мученик — это святой при жизни. И всё. Его не переубедить. Я говорил Содано, что не очень согласен с этим, потому что это не совсем так. Мы знаем из церковной истории первых веков, что Церковь испытывала наибольшие трудности с теми мучениками, которые были заточены в темницы и подвергались тирании, но не погибли. Об этом мы знаем из истории святого Киприана.

Второй проблемой в истории были так называемые lapsi (от лат. павшие, прим. пер.), которые во время преследований Деция всячески добивались письменного подтверждения того, что они приносили жертвы языческим богам. Я знал эту тему очень хорошо, потому что изучал ее по истории. Как известно, римский император Деций издал общий указ о том, что каждый гражданин должен иметь письменное подтверждение того, что он приносил жертву богам. Но были люди — и их было не мало, — которые не хотели страдать и знали, как избежать преследований. Совсем как итальянцы сегодня. Они были хитрецами и сразу же получали бумажки, так называемые «libelli» (лат. libellus), что выполнили императорское предписание. «Libellaci», так их называл Тертуллиан.

А когда гонения прекратились, что стало с ними? Они потребовали полной реинтеграции в Церковь. Против этого выступили так называемые ригористы, которые отказались их принять, назвав таких хитрецов лаксистами, потому что не проявили достаточной твердости в вере и не решились пострадать за нее. С другой стороны, были и те, кто настаивал на их прощении и принятии кающихся в Церковь. Именно эти случаи подробно рассматривал Тертуллиан. И это, в некотором смысле, и было проблемой со Свёнтеком.

87. Назначение новых епископов

Дело осложнилось, когда епископу Гродненской епархии понадобился вспомогательный епископ, поскольку на его территории проживало около полутора миллионов человек, и из них около 800–900 тысяч были католиками. Его епархия располагалась на территории, которая когда-то была белорусской, потом литовской, затем польской, а в последние годы снова белорусской. Поэтому ему нужен был рукоположенный епископ. Необходимую информацию о том, как поступать в таких случаях, я нашел в книгах — ведь сегодня об этом есть столько литературы. К счастью, в нунциатуре в Минске я нашел обширное руководство объемом около 150 страниц, где есть адаптации для нунциев о том, как проводить весь процесс назначения епископа. Оно составлено на основе правил Кодекса. Точнее в основном из Кодекса канонического права 1917 года, а также из последних изменений, хотя в новом Кодексе 1983 года мало что изменилось.

Я изучил все это и затем смог сообщить епископу: «Согласно всем правилам, вы должны написать прошение с просьбой о назначении вспомогательного епископа для вашей диоцезии. Также вы должны будете назвать имена как минимум трех кандидатов в порядке значимости. Сначала того, кто по вашему мнению, лучше всего подходит для этой должности, затем второго и третьего, а потом мы посмотрим, как отреагирует Рим». Он так и сделал и был удивлен, что Рим ему ответил. Я ведь уже обсуждал этот вопрос с Содано во время моего последнего визита, и сам он говорил мне: «Пусть напишет, и мы быстро все устроим».

Из Рима ответили, что передают мне имя одного из бывших кандидатов и попросили сначала узнать у него. Он не согласился занять эту должность, тогда они написали мне: «Наведите справки о тех, которых указал епископ». Я так и сделал, составив патрологическую схему о каждом кандидате и отправил ее в Рим. При выборе кандидатов очень важно, чтобы нунций провел опрос и высказал свое мнение, которому в Риме придается большое значение. Поэтому я немного волновался за Словакию, ведь нунций и там имеет большое влияние, и если он будет недоволен некоторыми, то может наделать бед.

Вскоре после того, как я отправил запрос, пришло назначение. Епископом выбрали одного из трех предложенных кандидатов. Это был сравнительно молодой, тайно рукоположенный в священники в возрасте 20 лет, епископом он стал в 33 года. Он был толковым парнем, усердным и самоотверженным пастырем. Я всегда хвалил его, и вполне заслуженно. Он был очень рад этому назначению и сказал мне: «Я благодарю Господа Бога за то, что Он избрал меня на этот пост, и прошу Его дать мне силы добросовестно трудиться в Его винограднике».

Однажды в Риме Ферко Капушняк сказал мне, что только в нашей стране существуют тайные священнические рукоположения. Я тогда промолчал, потому что не знал ситуации, но я также встречался с такими рукоположенными священниками и в Беларуси. Одним из них был новый епископ, который также был тайно рукоположен. Однако, когда гонения закончились, он и другие подобные ему священники попросили у Рима диспенсацию. В то время как в Чехо-Словакии такие священники, никогда не просили этого, хотя были способы и возможности сделать! Существует проблема словацких тайных рукоположений и катакомбной Церкви. Но я не хочу больше говорить об этом.

Таким образом, у нас появился новый епископ и новая диоцезия, а вместе с ним и проблема, как об этом объявить. Она была куда более серьезной, чем может показаться на первый взгляд. Какую позицию займет белорусское государство в этом вопросе? Следует помнить, что в стране до сих пор существует должность уполномоченного по церковным делам. Это не коммунистическое наследие, это наследие Петра I. Именно он вмешался в полномочия Патриарха. Создал Большой Синод, поставил во главе его неверующего светского человека, и тот в свою очередь руководил Патриархом. Это относилось не только к православной церкви, но и к другим конфессиям.

Теперь передо мной стояло решение: говорить или не говорить? В то время там был один пожилой коммунист, который занимал эту должность еще при Сталине. Так или иначе, мы должны были сказать ему, потому что он должен был это зарегистрировать. Я связался с Государственным секретариатом в Риме, там были скорее за то, чтобы все было официально. Они дипломаты, которые не хотят как-то связываться с государственными структурами, особенно когда в этом нет необходимости. Я был настроен несколько иначе: какой смысл, ведь существует разделение церкви и государства, так что какое их дело до наших вопросов.

Но я признал, что осторожность была оправданной. Я последовал рекомендациям Государственного секретариата и сделал это таким образом: я объявил об этом белорусским государственным органам как о свершившемся факте одновременно с тем, как объявил об этом общественности.

Кардинал Содано посоветовал мне: «Не лучше ли будет, если, прежде чем возводить новую епархию, вы сначала обсудите этот вопрос с местными властями, а также с Управлением по церковным делам?» Я ответил: «Да, Ваше Преосвященство, мы это сделаем, но я хотел бы сделать по-своему. В конце концов, в Беларуси существует отделение Церкви от государства, так что чего нам с ними общаться. Чтобы они без нужды начали чинить нам препятствия? Мы скажем им об этом в подходящий момент и поставим их перед свершившимся фактом».

Теперь встал вопрос о том, как сформулировать и представить уведомление. Обычно это делается так: государственные власти, то есть министерство иностранных дел, должны были быть уведомлены мной, поскольку они являются моим партнером. А кардинал Свёнтек, как председатель Конференции епископов, должен уведомить Управление по церковным делам. Мы так и сделали. И они приняли и были довольны, что мы были вежливы и сообщили им об этом заранее.

Я сообщил белорусским властям за час до того, как это было обнародовано. Зачем? Чтобы у них не было времени препятствовать. И все получилось. В субботу утром я лично отнес уведомление в протокольный отдел. Чиновника на месте не оказалось, и я оставил ему конверт в его секретариате: «Пожалуйста, передайте это господину Билику». Они взяли его со словами: «Хорошо…, конечно», но они понятия не имели, что внутри.

Затем, в понедельник, нам звонят из Министерства иностранных дел и говорят: «Документы, которые вы нам передали, написаны латиницей, не могли бы вы перевести их?» «Конечно».  Мне вернули документы для перевода, однако он у меня уже был. Мой шофер Сергей подготовил его, и через два дня мы отнесли его обратно. Они были рады переводу и даже не задумывались ни о каких-либо сложностях, ни о проблемах.

Из вежливости все же пришлось уведомить православного митрополита Минского. Я лично отнес ему официальное уведомление и одновременно устно сообщил, что мы собираемся создать новую епархию, и перечислил причины, побудившие нас к этому. Он внимательно выслушал меня, а потом сам сказал: «Да, Витебская область действительно находится далеко от центра, и хорошо, что вы собираетесь создать новую епархию». Так что и здесь все прошло гладко, превзойдя все мои ожидания.

Незадолго до этого я объявил священникам, что в Витебске будет новая диоцезия, епископом которой станет Владислав Блин, а новым епископом для Минска будет рукоположен Кирилл Климович. Я объявил об этом и прихожанам во время богослужения в Будславе, где в то время собралась очень большая толпа паломников. В конце отслуженной Святой Мессы, в присутствии кардинала и нескольких епископов, перед последним благословением, я обратился к толпе: «Дорогие верующие, я должен сообщить вам радостную весть о том, что сегодня Святой Отец назначил нового вспомогательного епископа для Гродненской епархии. Им стал Антоний Демьянко, новый епископ Гродненской епархии». Раздались бурные аплодисменты, это было великое дело. Конечно, старый кардинал знал об этом. Но почему-то не хотел в это верить, а когда получилось, немного позавидовал.

Кардинал часто бывал в Минске, так как это была его резиденция, и часто останавливался в нунциатуре. Кстати, его постоянно приглашали на обед или ужин, в зависимости от того, когда он приезжал. Я был рад этому, потому что он был у меня на подхвате, и после нескольких визитов мы стали довольно близки и говорили о самых разных вещах. Особенно, когда он увидел, что нунций не откусит ему нос, он был со мной откровенен и прямолинеен.

Вот и сейчас он пришел навестить меня через несколько дней после того, как Демьянко был назначен епископом. В ходе беседы он вдруг поворачивается ко мне и говорит: «Ну вот, вы опять провели. В Гродно будет вспомогательный епископ, а ведь это совсем маленькая епархия. Нельзя ли назначить вспомогательного епископа и для Минска?» Я ответил: «Ваше Преосвященство, вы прекрасно знаете, от кого это зависит». Он спросил меня: «От кого?» «От вас!»

Он и хотел, и не хотел вспомогательного епископа. Зато на рукоположении в Гродно присутствовало много польских епископов. Гродно находится очень близко к польской границе, всего в 10 км, поэтому туда приехали все епископы из окрестных польских епархий. Там было не менее 20 польских епископов, в том числе архиепископ Белостокский Станистав Шимецкий. Я хорошо знал его с Синода 1990 года. Он прекрасно говорил по-французски, потому что учился в Париже в средней школе и на теологическом факультете. Он спросил меня, причем так, чтобы Свёнтек все слышал: «Почему вы начали с Гродно? У вас же есть епархии побольше. Например, такая как Минская, она гораздо больше». А я ему откровенно ответил: «Не задавайте этот вопрос мне, спросите епископа Свёнтека, это зависит от него». И тогда архиепископ Белостокский Шимецкий обратился к кардиналу: «Тогда почему вы этого не хотите?» Это заставило Свёнтека тоже почувствовать некоторое давление, что, вероятно, и послужило толчком к принятию решения. Я убедил его, что все зависит в основном от него, и мы принялись за дело.

Когда дело дошло до конкретных имен, он оказался не реалистом, и мне пришлось прямо сказать ему: «Пожалуйста, не называйте мне имен, в которых вы не уверены и знаете, что этот человек не захочет стать епископом. Назовите мне тех, где есть вероятность, что он согласится». В конце концов он назвал мне одно имя. Это был хороший священник, немного простоватый, но хороший, мне он тоже нравился. Тогда встал вопрос, что делать: подавать ли нам заявку или только одно имя, и просить об исключении. Я предложил кардиналу: «Напишите Святому Отцу, чтобы он разрешил вам рукополагать епископа, не выдвигая трех имен. Попросите разрешения предлагать только одного кандидата, а не трех». В Риме согласились, и мы так и сделали. В то же время нам поручили немедленно провести опрос по поводу этого кандидата. Теперь передо мной встала проблема, как это сделать, чтобы все осталось в тайне и не стало известно общественности.

Поэтому я придумал способ, несколько отличающийся от моего предшественника, который рассылал анкеты священникам по почте. Когда из нунциатуры выходит 50 одинаковых конвертов, это сразу вызывает подозрения, и любой посторонний может заглянуть в них. Я выбрал другую систему. Я сказал себе: «Я буду индивидуально приглашать их в нунциатуру, где сначала поговорю и выясню из разговоров, как они относятся к этому кандидату. Затем я вручу им анкету, посажу в комнате заполнять ее. Но каждому укажу: «Как только вы начнете отвечать на вопросы, с этого момента вы будете связаны Папской тайной, при разглашении которой вы автоматически будете отлучены от церкви, а получить прощение вы сможете непосредственно у Папы лично. Запомните это. Я предупреждаю вас об этом сейчас, чтобы потом у вас не было отговорок». Когда это говорится со всей серьезностью священнику, который остается один в закрытой комнате с лежащей перед ним анкетой, которую он должен заполнить. Он, несомненно, тщательно обдумывает чем это может быть чревато, и затем пишет свои ответы.

Когда я получил 15–20 таких отзывов и все они были положительные, стало ясно, что все в порядке. Я поблагодарил всех и больше никого не приглашал. Затем, на основе этого «допроса», который в данном случае звучит вполне однозначно, я составил резюме и отправил в Рим. Через неделю пришел ответ. Затем я сообщил эту новость пинским священникам на собрании. Кандидатом был приходской священник из города Барановичи, который находился примерно в 150 км к юго-западу от Минска. Его звали Казимир Великоселец. Там руководителем Общества Слова Божия был Ежи Мазур, который потом оказался в Иркутске, но был выдворен из России. Наблюдая за предполагаемым новым епископом, он заметил, что тот почему-то нервничает, и спросил его: «Слушай, Казимир, что ты так нервничаешь, из-за того, что тебя сделали епископом?» «Нет», — ответил Казимир, но по его ответу было понятно, что Мазур попал в точку.

На тот момент до публичного объявления оставалось около двух дней, и я решил сказать об этом. Я сделал это перед последним благословением, когда объявлялась общая информация. Это был приятный и долгожданный сюрприз. Все начали хлопать, обнимать его, и было видно, что они рады этому. Я был просто счастлив, что все прошло так хорошо…

88. Учреждение Витебской епархии

Другой серьезной проблемой, которая меня ожидала, было учреждение новой епархии для обширной северной части Беларуси. Как я уже упоминал, когда я поднял этот вопрос перед кардиналом Свёнтеком, он и слышать об этом не хотел. Что ж, я решил, что оставлю это на усмотрение Белорусской епископской конференции. После рукоположения епископа Демьянко в Беларуси уже было три епископа: Свёнтек, Кашкевич, Демьянко, и они втроем уже могли сформировать конференцию. Конечно, нунций не может просить о создании таковой, об этом должна просить конгрегация епископов. Однако я сам написал просьбу и дал всем подписать ее.

После долгого ожидания из Рима пришло одобрение, и мы учредили конференцию. Председателем избрали Свёнтека, все прошло по регламенту и очень формально. Я созвал ее — потому что кто-то должен ее созвать — и когда три епископа собрались вместе, я сказал им: «Я искренне приветствую вас! Однако с самого начала хочу отметить, что я не являюсь председателем конференции. Я лишь административная сила, которая вас созывает, потому что из Рима пришло вот это и вот это. Теперь вы должны выбрать председателя. И если я могу высказать свое мнение по этому поводу, думаю, что наилучшим кандидатом был бы отец кардинал. В любом случае этот пост должен по праву принадлежать ему, как наиболее достойному по возрасту и положению». Я сказал еще несколько хвалебных слов в его адрес, кардинал поклонился и улыбнулся. Затем были проведены официальные выборы. Председателем был избран Свёнтек, а вице-президентом — Кашкевич. Оставалось избрать секретаря, но для этого оставался только один человек, и им стал Демьянко. Сразу же после этого председатель вступил в должность и велел секретарю: «А теперь пиши протокол».

Сегодня я с радостью вспоминаю, как я основал Белорусскую епископальную конференцию и «ввел ее в обиход». Что это означало?  Прежде всего, добиться того, чтобы она собиралась регулярно. Потому что в Словакии есть такая проблема: она собирается не регулярно, а только «по необходимости». А когда это необходимо? Ну, когда в голове председателя Франтишка Тондра промелькнет та самая мистическая искра. Я говорил им, что мы должны встречаться по крайней мере четыре раза в год, на что мне отвечали, что в этом нет необходимости. Дескать, председатель сам решит, когда нужно.

В Беларуси я настаивал на регулярных встречах хотя бы раз в три месяца. Как минимум за две недели должен быть опубликован график проведения встреч. Это должно быть отправлено каждому епископу вместе с приглашением, чтобы он мог подготовиться к встрече должным образом. Поначалу я сам следил за этим, хотя нунцию это не подобает делать. Нунций должен прибыть на заседание конференции епископов, поприветствовать участников и исчезнуть. Я именно так и хотел делать, но обстоятельства вынудили меня присутствовать. У нас не было помещения, поэтому первые заседания Белорусской епископской конференции проходили в нунциатуре. Я никого не спрашивал, разрешено это или нет, дипломатическое это место или нет. Нам нужно было где-то собираться, и по крайней мере в моей нунциатуре, никто бы не мешал. Как и не имел права входить туда без моего приглашения, мы всегда были там одни и в безопасности.

Когда это стало общепринятым, я сказал им: «Что ж, отныне встречайтесь, где хотите». После этого, во время моего пребывания на посту нунция, они встречались то там, то здесь. Один раз у епископа в Пинске, другой раз в Витебске, несколько раз в Гродно и т. д. Таким образом, все было поставлено на правильный путь, и дальше шло гладко. Однако, без должной регулярности оно могло легко сойти на нет, чего я и хотел избежать.

Свою роль сыграло и самолюбие Свёнтека, который вжился в роль председателя епископской конференции и неизменно созывал ее каждые три месяца. Он не только созывал конференцию и уведомлял о ней за несколько недель, но и настаивал на том, чтобы все присутствовали на ней. Когда кто-то говорил, что его не будет, тут же спрашивал: «Почему тебя не будет? Куда ты собрался?» «Туда и туда.» «Тогда ты не поедешь туда, Конференция приоритетнее». Он не имел права так поступать, но это уже другой вопрос. Он взял на себя обязанность следить за тем, чтобы все присутствовали на встрече.

Это немаловажно, потому что при том режиме глава канцелярии, отвечавший за церковные дела, был очень настойчив с этой епископской конференцией, даже больше, чем мы. Это было связано с тем, что у них был только один партнер в разнообразных переговорах. Им не нужно было вести переговоры отдельно с каждым епископом, у них был председатель епископской конференции. Так они это себе представляли. Они не понимали наших уставов и особенно того, что епархиальный архиерей — это больше хозяин в своей епархии, чем епископская конференция во всей Беларуси, но это было их дело.

Сразу, на первом заседании я хотел подчеркнуть важность и значимость конференции. Поэтому я сделал предложение, которое до этого обсуждал с Кашкевичем: «Послушайте, кажется, есть общая необходимость сделать Витебск дополнительной епархией». Я предположил: «Это должно быть одобрено Конференцией епископов, и это должно быть тайное голосование. Не просто то, что кто-то здесь решил учредить епархию, это должно быть в соответствии с правилами, и тогда я пошлю Святому Отцу соответствующую заявку и т.д. и т.п.».

Таким образом, Свёнтек поставил вопрос на тайное голосование. Результат, конечно, был вполне предсказуем: две трети голосов «за», одна треть «против». Тогда я подвел итог парой фраз и сказал: «В протокол должно быть внесено, что две трети Белорусской епископской конференции высказались за предложение о создании новой епархии». Все понимали, что где новая епархия, там должен быть и новый епископ. Поэтому я обратился: «Я прошу вас, как конференцию епископов, предложить нового кандидата. Я зарегистрирую его, объявлю о нем Риму и буду ждать рекомендации и корректировки».

Почему именно корректировки из Рима? Это очень важно, потому что может случиться так, что там в секретных архивах хранятся какие-то записи о кандидате или оговорки относительно него. Если у них что-то найдётся, они сразу сообщат мне: «У нас есть такие-то и такие-то возражения, даже не наводите справки, не пройдет».

Поэтому нужно было отобрать трех кандидатов. Это было морокой, даже Государственный секретарь не очень верил, что можно найти столько кандидатов в епископы. Я пытался убедить его: «Не волнуйтесь, Ваше Преосвященство, мы найдем их, не волнуйтесь. Они не будут такими выдающимися, как кардинал Мартини в Милане, они не будут обладать такими качествами, но они будут хорошими священниками, я лично позабочусь об этом». Содано мне сказал: «Ну, посмотрим, что у тебя получится».

Нужно было искать кандидатов, и уже не три, а шесть. Кардинал Свёнтек выступил с предложением, на которое я его долго уговаривал- о вспомогательном епископе для Минска. Это означало поиск шести кандидатов: трех для Минска и трех для новой епархии. Я и сам знал, что это будет проблемой, поэтому мы договорились выдвинуть только по одному. Были переживания: а вдруг не получится. Я подумал: «Обычно так не поступают, но в нашем случае есть чрезвычайные обстоятельства, поэтому я попрошу Святого Отца о снисхождении». При этом я изначально знал, что все обойдется, потому что общался с Римом. И действительно, через несколько дней было получено заключение, что одного кандидата достаточно.

Я сразу же приступил к работе. Был проведен опрос, я подготовил все бумаги и прошение об учреждении новой епархии. Прошение о создании новой епархии не подается Конференцией епископов, они даже не должны его подписывать. Когда я обсуждал этот вопрос с Содано, он сказал мне: «Это ваша задача, если вы подготовите и подадите обоснованную просьбу о создании епархии, нам этого будет достаточно». Однако я не хотел делать это без епископов. Я обсудил все с ними и попросил проголосовать, так они почувствовали себя причастными к принятию решения. Тогда я смог представить сразу три пункта в одном запросе: новая епархия, новый епископ для этой епархии и вспомогательный епископ для Минска.

Я не хочу вдаваться в подробности, но это кропотливая работа. Нужно подготовить необходимый отчет, а это около 50 страниц фактической информации. Эту информацию нужно собирать лично. Приходится выслушивать по 20–30 свидетелей на каждого кандидата, что очень непросто. Правда, собрать аргументы и причины для создания Витебской епархии было совсем несложно. Ситуация там была очевидной, ведь это огромная территория, и, хотя верующих там проживало сравнительно немного, географический фактор имел значение. Расстояние от кардинала Свёнтека составляло 600 километров! Святой Отец был заранее проинформирован об этих фактах.

15 сентября я отправил запрос в Рим, а через две недели получил ответ. Все было одобрено и принято в соответствии с предложением, то есть новая епархия и два кандидата. Затем я договорился с епископами, что отчет будет опубликован в Минске 13 октября 1999 года.

Следом встал вопрос о том, как сделать его публичным. И здесь Содано сыграл свою роль очень ловко. В Риме как раз проходил Европейский Синод, и кардинал Свёнтек представлял епископат Беларуси. И там Содано подготовил все так, что перед пленарным заседанием он встал и объявил: «Я должен поздравить кардинала Свёнтека, который сделал замечательную вещь. Для того чтобы поставить всю церковную организацию Беларуси на прочную и подходящую для нынешних условий почву, он основал новую епархию и нашел для нее нового епископа. Кроме того, он назначил нового вспомогательного епископа для Минской епархии и уже имеет таковых в Пинске и Гродно. Мы можем с удовлетворением сказать, что вся церковная ситуация в Беларуси на данный момент разрешена, и поэтому мы сердечно поздравляем кардинала с успехом!» Весь синод встал, епископы аплодировали, а кардинал просто смотрел на это, и слава принадлежала ему. Тогда я сказал Содано по телефону: «Вы великолепно все организовали, Ваше Преосвященство, лучше и быть не могло».

А епископы, поздравившие его там, в Риме, тут же напутствовали его: «А теперь, Ваше Высокопреосвященство, вы должны рукоположить их. Чтобы в историю вошло, что при архиепископе кардинале Свёнтеке была реорганизована вся Минско-Могилевская церковная митрополия и вся Беларусь была приведена в надлежащий вид».

Кардинал считал это не только долгом, но и приказом свыше. И когда наступил назначенный день хиротонии — 30 ноября 1999 года, — он практически встал со смертного одра и приехал в Витебск. Он лежал в больнице в Белостоке и буквально сбежал оттуда. Врачи не хотели его отпускать, но он настаивал: «Святой Отец хочет, чтобы я всех рукоположил». Хотя там было около 30 епископов, так что было бы кому сделать это. В таком случае нунций является обычным священником, и я с радостью оставил все ему.

Помню, погода в тот день была действительно отвратительной. Утром было 30 градусов ниже нуля, днем чуть меньше, но все равно жутко холодно, шел снег. В такой мороз я проехал 300 км на машине от Минска до Витебска, а Свёнтеку пришлось проделать путь в два раза длиннее. Костел Святой Варвары, единственный в Витебске, был назначен кафедральным. Но это был не собор в том смысле, как его понимают на богатом Западе. Это был очень скромный костел, все было нараспашку и дуло со всех сторон. Но несмотря на это собралась огромная толпа. Бедные люди, они не могли согреться. Даже то, что они нагревали толканием, сразу же сдувал ветер. Мне было их очень жалко, но в то же время я восхищался, их верой и терпением. На хиротонии все буллы читались на латыни, на белорусском и на польском, все точно по регламенту.

Я читал на латыни, а после у меня была соответствующая короткая проповедь. Она была написана так, чтобы вложиться в 12–15 минут. Я подчеркнул заслуги и жертвенность кардинала Свёнтека, выразил радость, что в Беларуси появилась новая церковная организация и своя иерархия. Затем была зачитана булла на латыни о назначении нового епископа, после чего последовали белорусский и польский перевод. Вся церемония длилась около четырех с половиной часов, и все это на лютом холоде. Кардинал Свёнтек после церемонии был бледен как стена, его всего трясло, и он даже не смог прийти на обед. Его быстро погрузили в машину и повезли в Пинск, а через Пинск — в Белосток. Ему пришлось уехать, потому что он едва мог стоять на ногах. Я попрощался с ним в ризнице и еще раз поблагодарил его за преданность и щедрость. Затем пошел на обед, а он сразу же отправился в больницу. Она находилась примерно в 700 км, им пришлось проехать практически через всю Беларусь, из одного конца в другой. К счастью, он оправился от болезни и усталости и жив по сей день. 23 октября 2004 года ему исполнилось 90 лет, и, возможно, он еще переживет всех нас. 

Это была своего рода история с оттенком романтики, но красивая и настоящая. Третий епископ — это Климович. Кирилл Климович, как и епископ Владислав Блин, который является новым епископом Витебским, на самом деле являются выходцами из Беларуси. Их отцы были беларусами, но во время коммунистического беспредела их депортировали из родной Беларуси. Одного в Казахстан, другого куда-то в Среднюю Азию, откуда они попали в Польшу и жили один в Ольштыне, другой во Влоцлавеке.

Наилучшее впечатление на меня произвел вспомогательный епископ Кирилл Климович. Он был таким скромным мальчиком из бедной семьи. Я испытываю определенную симпатию к таким людям, потому что им приходилось бороться за жизнь, они ничего не получали бесплатно. Он родился в Казахстане. Его отец был белорусом, но семью, как я уже говорил, после войны насильно увезли в Казахстан. Когда условия улучшились, вся семья переехала в Польшу. Он учился в семинарии в Ольштыне, а позже был там проректором и экономом. Как только появилась возможность, оставил ее и приехал работать в Беларусь. Когда он приехал в Ольштынскую семинарию, ректор сказал ему: «Послушай, у тебя российское гражданство и российский паспорт, оставь их. Мы не знаем, что будет в будущем, может быть, тебе это пригодится». Это было дальновидно. Он сохранил свой российский паспорт, и в Польше ему это никак не мешало. А потом, когда появилась возможность работать в Беларуси, он смог легко приехать в Беларусь, где сразу признали его белорусское гражданство, тут и пригодился советский паспорт. Поэтому его случай был беспроблемным.

Помню, я пригласил его в нунциатуру, чтобы он лично сообщить о его назначении епископом. А также дать на подпись заявление о том, что принимает этот пост. Я сказал ему: «Смотри, у меня есть уведомление из Рима о том, что Святой Отец назначил тебя вспомогательным епископом». Он заплакал, как маленький ребенок, от волнения и удивления. Он спросил: «Меня?» Я ответил: «Тебя», – утешая его.

После этого мы очень хорошо общались, он был спортивным. Некоторое время он был приходским священником в кафедральном костеле в Минске, а затем в городке Глубокое. Это приблизительно в 150 километрах от Минска, немного севернее. Я несколько раз проезжал через этот городок и был там в костеле. Он принял этот пост, но в то же время выразил опасение, сможет ли справиться с такой ответственной должностью. Я ободрил его и утешил. А он остался со мной на обед, а затем подписал заявление о принятии назначения вспомогательным епископом. Позже он пригласил меня попрощаться с его приходом. Это было прекрасное прощание! В церкви было так много народу, что яблоку негде было упасть. Когда мы хотели пройти из ризницы к алтарю, нам не то, чтобы расчищали путь, но вся церковь должна была двигаться, как волны на море. Он отслужил мессу, а я читал проповедь. Мы попрощались с приходом, и я символически отвез его в Минск.

89. Новый епископ Владислав Блин

Будучи вспомогательным епископом Витебска, Блин был частым гостем в нунциатуре. А я часто ходил в Кафедральный костел, где проводил службы. Мне нравилось это делать, потому что я люблю людей, мне нравится встречаться с ними. Мне было приятно видеть молодых помощников – мальчиков, которые раньше даже не умели правильно перекреститься, и я учил их. Они полюбили меня именно потому, что я был их учителем. Это напомнило мне о святом Франциске Ксаверии, который в своих письмах к святому Игнатию писал, как благодарны ему дети за то, что он научил их держать руки в молитве. Таков же был и дух простой, невинной веры. 

Когда Владислав Блин приехал из Польши в Могилев, там не было ничего, ни одного прихода. В самом Могилеве он нашел несколько разрушенных или закрытых церквей. В течение 70 лет там на улицах не было видно ни одного живого католического священника. Это была настоящая катакомбная церковь. Одна монахиня из особой религиозной общины лелеяла там свет веры, тайно поддерживала связь с местной общиной и занималась катехизацией. Время от времени туда тайно приезжал польский священник, который обходил разрозненные группы верующих и читал для них мессу, но оставался с ними только на один день.

Затем, когда дела стали налаживаться, к ним приехал этот священник из Польши. Он был смелым и авантюристом, но хорошим. Он поприветствовал их по-польски: «Похвалёны Езус Хрыстус!», также сказав несколько слов ободрения. Так всё началось. Он ни о чем не спрашивал, а только сказал им: «Приходите на кладбище в воскресенье в десять часов». Там они стали собираться. В первый раз их было десять, во второй — 20, в третий — может быть 40, и так образовалась первая община. Когда их стало достаточно, они обратились к властям с просьбой о признании. Для этого требовалось, кажется, 50 подписей. Когда их собрали, им дали разрешение на создание церковной общины. Организовавшись, они попросили передать им хотя бы одну церковь, которая находилась в достаточно хорошем состоянии. Это не был кафедральный собор Могилева, потому что тот сильно обветшал. Они получили, если я не ошибаюсь, монастырь монахинь-кармелиток. Там была неплохая церковь, монастырь тоже был довольно большим, так что его можно было перестроить в собор с епископской резиденцией, с курией.

За этими начинаниями последовал тихий рост, и через некоторое время в городе уже существовала довольно большая католическая община. В Могилеве проживает около 400 000 человек, что делало его, я думаю, третьим или четвертым по численности населения городом в Беларуси. Этот польский священник был действительно трудолюбивым и усердным человеком. 

Он хорошо отремонтировал церковь и здания, которые изначально принадлежали монастырю, а затем в 1990–1992 годах создал вокруг церкви активный приходской центр. Правда, политический и социальный фон тогда был другим. Сегодня здесь живет активная католическая община, насчитывающая около 4 000 прихожан, а на каждую мессу приходит от 350 до 500 человек. Я бывал там несколько раз, и однажды на службе на Страстной неделе.

Этот польский священник был немного заносчивым, но очень умелым пастырем. Среди прочего он ввел фестиваль католических церковных песнопений, и это вызвало огромный международный интерес. Он был одним из тех людей, которые знают, как надо делать дела и у которых это получается. Благодаря ему на фестиваль приезжали хоры из Бельгии, Австрии, Германии и других стран. Естественно, это приносило деньги, так что его приход стал довольно благополучным с экономической точки зрения. Он построил для прихода несколько новых современных зданий. Таким образом, он пробудил сотни верующих и приобщил их к активной католической жизни. По его инициативе было создано около десяти приходов, целый деканат.

Я восхищался этим возобновлением духовной жизни, поощряя и поддерживая их, как только мог. И тут представилась возможность, которая была дарована небесами. Как раз в ноябре 1999 года, когда в Витебске был назначен и рукоположен новый епископ, мне позвонили из Беллуно, где я когда-то служил в первые годы своего священства. Мне позвонил генеральный викарий (который как раз в то время был назначен новым епископом Беллуно) и сказал, что хотел бы услышать от меня рассказ о ситуации в Беларуси.

Я принял их приглашение и в рамках передачи рассказал. О том, как месяцем ранее в Беларуси была создана новая епархия, в которой не было ничего, кроме одного полуразрушенного собора. Я описал им, как проходила хиротония: «Здесь, в горах, вы привыкли к зиме, но это ничто по сравнению с Беларусью. Я проехал 300 километров от Минска до Витебска, и всю дорогу было 30 градусов ниже нуля и шел снег…» и т.д. Тогда я рассказывал им: «Эта новая епархия бурлит верой и жизнью, но она бедная и у них ничего нет. И когда я говорю «ничего», это значит «совсем ничего». Нет даже самых необходимых вещей, без которых мы не представляем свою жизнь». После чего они спросили меня: «Как мы можем им помочь?» и сразу же попросили дать конкретный вариант.

Я сказал, что тронут их желанием помочь, но что касается конкретных предложений, то «…по-моему, будет лучше, если я пришлю вам епископа. Я не хочу быть посредником в финансовых вопросах. Это не входит в обязанности нунция. Кроме того, я там временно и скоро уеду». «Хорошо», — согласились они. Тогда я договорился, чтобы туда отправился епископ Блин. Когда он рассказал им о ситуации, ему пообещали перестроить собор, построить новую резиденцию епископа, словом, все. И это были не просто обещания, это были большие деньги. Как бы вы это ни называли, я ясно видел в этом Божий замысел.

Однажды, раздается телефонный звонок. Это была одна примерная верующая семья: «Отец Нунций, я Луиджи и моя жена- ваша знакомая Розетта Ампеццо». Я вспомнил ее, Роза была милой и серьезной девушкой. Хорошо я знал не только ее, но и семью. У нее была сестра, которая стала монахиней в Риме. Ну, и ее отец, золотой души человек, но страшно глухой. Можно было кричать сколько угодно, он абсолютно ничего не понимал. Общаться с ним удавалось только с помощью жестов или письменно.

Я был его духовником много лет. Он ходил на исповедь три раза в год: на Рождество, на Пасху и на престольный праздник. Он приходил с листком, на котором были написаны его грехи. Я читал, потом писал пару слов в ответ и возвращал. Затем я забирал эту бумажку, складывал ее и сжигал у него на глазах. Я отпускал ему грехи, желал светлого праздника, а он всегда приглашал меня навестить его при первой же возможности.

Я бывал там в гостях несколько раз. Они всегда устраивали праздничный ужин, садились рядом со мной, и я чувствовал себя очень уютно в их семейном кругу. У него было восемь детей и при этом он был богат. И вот этот человек сказал мне, что хочет построить в какой-нибудь точке мира красивую часовню в честь Фатимской Богоматери, что он обещал Ей и хочет это выполнить. Прямо сейчас он готов дать на эти цели полмиллиарда римских лир, то есть около 500 000 долларов! Это была очень хорошая сумма, на которую можно было многое сделать в Беларуси. Поэтому сразу же поблагодарил его за щедрость и сказал: «Я не хочу быть посредником, но пришлю вам епископа, и вы договоритесь».

Я рассказал об этом епископу Блину, и он был чрезвычайно счастлив. «Но, — сказал я ему, — есть также условие построить в честь Фатимской Богоматери». На что он ответил: «Конечно, у меня как раз и была такая задумка». Затем он показывал мне свои чертежи. Мы решили, что немедленно и официально доставим статую Богоматери в выбранное место, чтобы символически отметить его. Это было в небольшом городке Шумилино, который находится примерно в 50 км от Витебска. Мы поехали туда на машине, и с собой везли статую Богоматери, которая была давним подарком епископа Павла Гнилицы.

Когда мы подъехали к окраине Шумилино и вышли из машины, нас встречали верующие этого городка, насчитывающего около 20 000 жителей. В Шумилино нет католической церкви, есть небольшая группа верующих, однако сильно верующих римских католиков (то есть латинского обряда), которые сохранили веру, несмотря на 80 лет правления безбожного коммунизма. Как это может не тронуть? Оттуда мы отправились крестным ходом на близлежащую спортивную площадку, которая была заполнена людьми. Там было около 5 000 верующих и зрителей, в центре стояла сцена, а на ней — алтарь. Статую Фатимской Богоматери несли на плечах из машины четыре новорукоположенных священника Витебской епархии, которых я совсем недавно посвящал вместе с епископом Блином. Они поставили статую на алтарь, вокруг нее разложили цветы, свечи и, не знаю, какие-то еще украшения.

Для этого нужны и талант, и воображение. Не каждый на такое способен, но у этого епископа оно было в крови, и он умел отлично готовить всевозможные торжественные и праздничные мероприятия. Даже там, в Шумилине, он организовал и возглавил академию, посвященную Деве Марии. Он включил в программу пение, танцы и всевозможные красивые национальные песни, так что все были под впечатлением. Местные православные спрашивали, можно ли им тоже участвовать. «Конечно», — отвечали мы, — «можете». Одним словом, он хорошо себя показал, и это окончательно выбило из оппозиции православного епископа Витебского. Кстати, этот православный епископ любил выпить, и быстро подружился со своим новым католическим коллегой, который пригласил его на обед и на прощание подарил бутылку водки.

Так вот этот невероятный епископ Витебский получил полмиллиарда лир. И что же он сделал с этими деньгами? Он решил поступить с ними несколько более рационально, с прицелом на будущее. Он говорил: «Хорошо, я построю храм, а вдруг он окажется маленьким?» И поэтому он спроектировал еще одно здание на довольно большом участке, которое начали строить, хотя денег, чтобы закончить не было. Тем не менее он пригласил из Украины каких-то польских монахов, для которых построил резиденцию и часовню. А также здание для занятий среднего размера, что-то вроде того, что было у Вербистов в Нитре на холме Кальварии, но не такого большого размера. Там будут жить монахи, и там достаточно места для участников занятий и для паломников. В то же время там есть хороший католический пастырский центр для духовных и культурных нужд белорусского верующего народа.

90. Покидая Минск

Наконец, наверное, стоит рассказать о моем отъезде из Минска. Это было не только прощание с Беларусью, но, прежде всего, с епископами, а также с людьми, чьей верой я восхищался, для чьего духовного блага трудился и кого очень полюбил.

1 июня 2001 года мне исполнилось 75 лет, и в ватиканской дипломатии за этим строго следят. Это тот возраст, когда дипломат обычно заканчивает свою деятельность, хочет он того или нет. Чтобы не подумали, что я сижу как вкопанный, примерно за три месяца до своего дня рождения я написал письмо и Госсекретарю, и Святому Отцу, в котором сообщил, что в соответствии с правилами моя миссия в Минске подходит к концу. Я предоставляю себя в распоряжение, не имею никаких пожеланий или возражений и с удовлетворением сообщаю, что буду делать то, что мне скажут, и поеду туда, куда меня пошлют.

На это я получил ответ, в котором Государственный секретарь от имени Святого Отца и от себя лично говорит мне примерно следующее: «Оставайся там и продолжай выполнять все те функции, которые ты выполнял. У тебя есть расширения для всех факультетов». Это было важно, потому что нунций имеет определенные полномочия на время своего пребывания. Поэтому мне было дано продление «donec aliter provideatur», то есть до тех пор, пока не будет принято иное решение.

И это «иное решение» пришло примерно через две недели. 15 июня 2001 года я получил уведомление из Ватикана о том, что определен мой преемник — монсеньор Иван Юркович, родом из Словении, сотрудник Государственного секретариата, еще не рукоположенный в епископы. У него уже был некоторый дипломатический опыт, он работал в нескольких нунциатурах, и мог хорошо подготовиться к задачам, которые ожидали его на новом посту. Государственный секретариат попросил меня оформить для него «agrément» в канцелярии, то есть предварительное согласие на его прием. Я сразу же обратился в протокольный отдел Министерства иностранных дел, но ответ пришел только через месяц. Они, конечно же, хотели знать, кого им посылают, и поручили сотрудникам спецслужб заглянуть во всевозможные архивы, чтобы выяснить, нет ли у них чего-нибудь на него.

Епископы и старый кардинал, казалось, не хотели верить, что я уеду. Но я чувствовал это и ждал подходящего случая, чтобы попрощаться с верующими. Большое паломничество в белорусскую национальную святыню в Будславе оказалось, как нельзя кстати. Там каждое 2 июля проходит паломничество на праздник Явления Девы Марии, как и в Левоче. Поскольку это было всенародное паломничество, я думал, что епископы воспользуются возможностью хотя бы формально попрощаться со мной там, сказав: «Спасибо тебе и ступай с Господом Богом!»

Однако, кардинал был уверен, что ему удастся убедить Святого Отца, чтобы я остался здесь еще на некоторое время. И вот за несколько дней до 1 июня состоялась конференция епископов, созванная специально на эту дату, чтобы поздравить меня с 75-летием, что они и сделали на праздничном обеде. В своем ответе на поздравления я упомянул, что буду рад, если мы снова встретимся во время паломничества в Будславе. Изначально кардинал даже не хотел ехать. Он отказывался и говорил, чтобы мы сделали это без него. Он утверждал, что один епископ будет служить мессу, другой — говорить проповедь, и этого будет достаточно.

Но я сказал кардиналу и епископам: «Отцы епископы, не сердитесь, я поеду в Будслав и там поговорю со всеми паломниками, попрощаюсь с ними и с Беларусью. Я считаю своим долгом попрощаться с людьми, сказать им, что я их любил и что мне было хорошо среди них. Я хочу объяснить им, что покидаю их просто потому, что каждый нунций оставляет служение по достижении 75 лет. Вот что я хочу сказать людям». Тогда кардинал немного подумал, посмотрел на меня и сказал: «Тогда, наверное, мне тоже нужно ехать». И он приехал и стал главным участником торжества. Епископ Казимир Великоселец произнес очень хорошую проповедь, но ни слова не сказал о том, что мы прощаемся с нунцием.

Святая Месса была отслужена, Святое Причастие прошло, и кардинал хотел начать свою речь. Я подошел к микрофону, поднял руку, остановил кардинала и заговорил: «Дорогие отцы-епископы, дорогие верующие! Считаю своим долгом обратиться ко всем вам в этот момент и сообщить. В ближайшее время я покидаю Беларусь, потому что мы, нунции, по достижении 75 лет заканчиваем дипломатическую деятельность. И я могу сказать вам даже больше. Я знаю, кто станет моим преемником, однако не могу раскрывать этого. Все решения по этому вопросу принадлежат, прежде всего, Святому Престолу, а затем правительству Республики. Как только они дадут свое согласие, последует назначение и будет сделано публичное объявление. Когда мой преемник прибудет сюда, посмотрим. А пока я остаюсь среди вас, но уже не как нунций, который будет находиться здесь в течение года, а как тот, который уходит. Поэтому я прощаюсь с вами, молитесь за меня, как я буду молиться за вас…» и добавил еще несколько комплиментов. «Так что оставайтесь с Богом!»

Так все и закончилось. Я говорил на словацком, но по лицам было видно, что они меня понимают. На мой взгляд, словацкий — это легкий, открытый язык, понятный всем славянским народам. Я несколько раз убеждался в этом в Беларуси. Если возникал вопрос, на каком языке мне говорить или читать проповедь, то сами епископы говорили мне, чтобы я говорил на словацком. Люди не полностью понимали, я не строю иллюзий, но они могли понять смысл того, что я говорил. Именно выразительность и ясность словацкой речи может зацепить людей и привлечь их внимание. А манера речи, интонация голоса и жестикуляция облегчают понимание. У меня большой опыт в этом деле и некоторое чутье. Поэтому я знаю, когда люди меня слушают, и знаю, когда пора остановиться. Я вижу это в людях.

Это было мое последнее публичное выступление, а затем 8 октября 2001 года я покинул Минск. До этого я совершил несколько протокольных визитов. Я хотел попрощаться с президентом Республики, но как раз в это время он вступал в должность и формировал новое правительство. Он был очень занят, принимал один визит за другим, поэтому я не смог лично встретиться и попрощаться с ним. Я был у министра иностранных дел Михаила Хвостова, который долго не отпускал меня, и мы открыто говорили обо всей ситуации. Он был очень дружелюбен и добр ко мне. Сейчас он посол в Канаде или в ООН. Он прекрасно говорил по-французски и был первым официальным лицом, с которым я познакомился, приехав в Беларусь, поскольку в то время он был исполняющим обязанности министра иностранных дел. Когда я садился в самолет, руководитель протокола провожал меня в аэропорту с большим букетом цветов в подарок от министра иностранных дел и президента. Вот так меня провожали из Минска.

Не хочу хвастаться, но осмелюсь сказать, что я им нравился. Не знаю, почему. Не думаю, что я сделал там что-то выдающееся, но они чувствовали, что у меня в груди бьется славянское сердце. Они часто говорили мне и повторяли: «Вы нас любите». И они были правы. Мне очень понравился этот народ, и я также увидел, что между белорусской историей и нашей есть много общего.

Я был там как представитель Святого Престола и представитель Святого Отца. У апостольского нунция есть два вида обязанностей: дела местной церкви и дела государства. В то время государственных дел было не так много. Я внимательно следил за социальными и политическими событиями в стране и докладывал в Рим о каждом событии, о котором стоило бы говорить. Однако ничего революционного или очень важного в политике за время моего пребывания в должности не произошло. Правда, были новые президентские выборы, но их ход и результаты были известны из других источников информации. Я регулярно отправлял отчеты, новости, комментарии и газетные вырезки в Государственный секретариат, если там появлялось что-то интересное. Однако церковные дела были гораздо важнее, и нам нужно было многое сделать в этой области. История вынесет окончательный приговор моей деятельности, когда через сто лет или около того станут доступны секретные архивы Святого Престола.

Мне не стыдно сказать, что я оставил в Беларуси частичку своего сердца.