Ирландский друг детства Светланы Тихановской: «Христиане Беларуси с верой, надеждой и любовью откликаются на потребность беларусского народа в свободе»
Дэвид Дин, католический богослов ирландского происхождения, доцент Атлантической школы теологии (Галифакс, Канада), даёт интервью группе Координационного Совета «Христианское видение». Он рассказывает о своем опыте общения со Светланой Тихановской, делится мыслями о движении за демократию в Беларуси и женском политическом активизме, а также объясняет, почему разочарован действиями Ватикана.
«Христианское видение»: Расскажите, пожалуйста, как Вы познакомились со Светланой в Ирландии, каков был ваш опыт общения с ней и другими «детьми Чернобыля»?
Дэвид Дин: В 1990-х — начале 2000-х годов были установлены отношения между тем регионом Ирландии, откуда родом я, и беларусскими Микашевичами. Некоторые дети из Микашевичей приезжали в Ирландию на летние каникулы. Тогда и состоялась моя первая встреча со Светланой. Она жила в нашем доме. Я учился в университете, поэтому виделся с ней, когда возвращался домой на выходные.
Она была типичным беларусским подростком. Мы были очень впечатлены интеллектом и уровнем развития детей. Все дети, с которыми мы познакомились, особенно девочки, были чрезвычайно умными и развитыми.
А через пару лет стало ясно, что многих младших детей очень тянет к Свете. Многие скучали по родителям, был языковой барьер, еда и тому подобные вещи были такие непривычные. Интересно, что они тяготели к Свете как к человеку, способному быть посредником между ними и принимающими семьями. Света естественным образом стала лидером для младших беларусских детей в Ирландии. Поэтому в последующие годы ее наняли официальным переводчиком. Она была типичной девушкой-подростком, одновременно застенчивой и веселой, и она была не из тех, кто рвется в лидеры. Но, тем не менее, у нее имелись определенные лидерские качества, которые естественным образом привлекали к ней младших детей. Это много говорило о ней — уже тогда.
ХВ: Верно ли, что именно Ваш отец организовал проект «Чернобыльская линия жизни» (Chernobyl Lifeline)?
ДД: Совершенно верно. У истоков этой организации стояла женщина по имени Эди Роуч. Она первая привезла беларусских детей в Ирландию на лето. Мой отец начинал в филиале ее организации. Но у него было много связей в ирландском МИДе, поэтому он смог привезти больше детей в нашу местность. Его организация базировалась в городке Роскрей, и там начался ее значительный рост.
Каждое лето Роскрей освещался присутствием всех этих детей, их было около трехсот за лето. Они действительно открыли глаза городу. В то время Ирландия была чрезвычайно замкнутой, иммиграции в страну не было. Напротив, мы были нацией эмигрантов. Так что люди в Роскрей не привыкли к иностранцам. Дети и их переводчики принесли очень большие и очень позитивные перемены. В наши дни, если вы поедете в этот городок, то найдете предприятия, в которых основным языком будет русский, найдете «polski sklep» с товарами со всей Восточной Европы. Сейчас в Роскрей довольно много культур, и дети-чернобыльцы были первой волной этого мультикультурализма. Это было захватывающе. Для меня тоже — когда дети привозили подарки, я просил значки коммунистической эпохи, с Лениным и другими символами. Для меня как студента это было экзотично и круто.
ХВ: А сами Вы бывали в Беларуси?
ДД: Да, один раз в 1990-х. Это было связано с тем, что мой отец организовывал «Чернобыльскую линию жизни». Мы все поехали в Беларусь, конечно, в Минск, и в Микашевичи, а потом был дальний путь в Новополоцк, в местный университет. Мы просто путешествовали, встречаясь и разговаривая с людьми, познавая реалии. Это было здорово — дружелюбие, доброта людей к нам, очень крепкая водка. Это был яркий, чудесный опыт.
ХВ: Вы общались со Светланой с тех пор?
ДД: Да, время от времени обменивались сообщениями в социальных сетях. Просто какие-то лайки и комментарии к семейным фото в Instagram. Но мой отец поддерживал со Светланой регулярные контакты, и я узнавал новости ее жизни через отца. А потом, внезапно, год или полтора назад папа сказал мне: «Знаешь, что Светин муж Сергей арестован? Похоже, Света собирается занять его место на выборах».
ХВ: Нет, это было меньше года тому назад! Кажется, вечность прошла, но это было только начало лета!
ДД: Ого, поразительно! Кажется, это было так давно! Если честно, я был очень удивлен, когда услышал, чем занимается Света. Она, очевидно, всегда была очень умным человеком и прирожденным лидером, но это просто не укладывалось мне в голову. Я писал ей несколько раз, и всё с ней происходило так стремительно. Так здорово видеть, как всё продвигается, как она взяла на себя эту огромную роль. И так удивительно, что она стала «магнитом» для всех этих одаренных людей! Столько ярких людей, приверженных новой, лучшей Беларуси, вовлечены в это движение! И Света, и движение в целом невероятно впечатляют.
Это вдохновляющая история. Не только для Беларуси, но и в глобальном плане. Интерес к ней здесь, в Канаде, был огромен. Непосредственно сейчас он меньше, но у нас в Атлантической школе теологии 17 марта состоится мероприятие со Светой, и мы постараемся вернуть интерес к «сентябрьскому» уровню. История, нарратив — захватывающие.
ХВ: В сентябре, всего месяц спустя после начала протестов в Беларуси, вы сказали в интервью о Светлане Тихановской: «Она не считает себя лидером, потому что не соответствует шаблону, — но это токсичный шаблон. Мы должны перенять ее образ». Теперь, полгода спустя, мы видим, что ни люди не прекратили протесты, ни режим не прекратил их терроризировать. Раздаются голоса разочарования в мирном протесте. Что Вы думаете о шансах ненасильственного сопротивления «токсичной» власти?
ДД: Соблазн попытки «победить» состоит в том, чтобы перенимать средства и методы репрессивного режима. Я думаю, история предельно ясно показывает, что как только мы призна́ем нормативный статус ранее существовавших форм лидерства и начнем использовать эти формы для свержения режима, мы создадим нечто подобное и столь же репрессивное. Один из очевидных примеров — Французская революция. Она внедрила, как бы «переписывая», режимное насилие, и результатом стала эпоха террора. Если взять нашу ситуацию в Ирландии, то мы свергли колониальный гнет в южной части страны, но «переписали» те самые формы угнетения, которые стремились свергнуть. Случилась гражданская война, и после этого у нас была очень репрессивная страна, в которой всё еще было угнетение, только угнетены были уже другие люди. Замена одного режима другим режимом с теми же методами и логикой ничего хорошего не принесет. Если мы копируем угнетателей, то проигрываем, даже если нам кажется, что «выигрываем», потому что мы просто меняем шило на мыло. Примеров тому бесчисленное множество.
Таким образом, возникает вопрос — как добиться реальных перемен, не используя методы и средства репрессивного режима? Моя цель как христианина — жить и действовать, как Христос, независимо от последствий. Это постоянный вопрос в Библии, вопрос, с которым израильтяне сталкиваются в Вавилоне. Как нам петь песнь Господню на земле чужой? [Пс. 136:4] Как можно оставаться верным тому, что хорошо и правильно, даже если нет гарантий победы?
Мне кажется, ненасильственные методы, находящиеся в согласии с волей Божией, лучше всего подходят для реальных и устойчивых перемен! Но на это нужны время и силы. И это станет испытанием как для беларусского народа, так и для международного сообщества. Действительно ли мы стремимся к переменам? Если мы всерьез готовы к этому, я верю, что перемены произойдут. Но это очень сложно по целому ряду причин. Например, Беларусь находится на стыке Европы и России и поэтому часто может быть полем для политического футбола, в который играют обе стороны. На движение будут давить со всех сторон, и ему нужно будет постоянно сопротивляться искушению пойти на компромисс.
Но это еще один действительно захватывающий момент в движении за перемены! Движение за свободу Беларуси не желает продаваться ни Востоку, ни Западу. Ни российские, ни западные модели не доказали, что работают на создание того общества, к которому мы стремимся. Итак, Света и окружающие ее люди изобретают альтернативные модели, основанные не на российских или западных образцах, а на том, что лучше для Беларуси. Беларусский народ ищет настоящих перемен, а не просто смены одного лидера на другого, который олицетворяет ту же идеологию.
Вот мой ответ тем, кто разочаровался в мирных протестах. Если вы действительно хотите перемен, вы должны воплотить их в жизнь и прожить их. Верность этому дает наилучшие шансы на «победу», но даже если это не так — это единственная надежда, поскольку заимствовать подход репрессивного режима просто чревато риском «победить», фактически ничего не меняя.
Это одна из интересных вещей, которые происходят во всей Восточной Европе прямо сейчас. Кому-то может не нравиться то, что происходит в Венгрии или Польше, но налицо множество людей, которые изобретают альтернативные виды социального порядка. Они говорят: «Так выглядит Благо, и мы не будем просто делать то, что делают типичные правительства — охранять наши границы, иметь хорошую армию и так далее, мы попытаемся изменить наш социальный порядок в направлении Блага. Конечно, проблема в том, что не все согласны с тем, как выглядит Благо. И свое видение этого нельзя навязывать. Но что меня интересует, так это то, что все эти движения в Восточной Европе переосмысливают реалии и пытаются мыслить нестандартно, тогда как Западная Европа и Северная Америка просто повторяют одни и те же методы с небольшими различиями. Возьмем, к примеру, США. Соединенные Штаты поляризованы не из-за огромной разницы в политической идеологии между демократами и республиканцами, а из-за огромной разницы в том, как каждая сторона изображается СМИ по разные стороны баррикад. Хотя Fox News утверждает, что демократы — коммунисты, а все остальные заявляют, что республиканцы — фашисты, реальная разница между ними незначительна. Независимо от того, кто победит, одна капиталистическая элита заменяется другой капиталистической элитой. Система предлагает симулякр свободы. Люди думают, что у них есть возможность выбирать. Каждая из сторон считает, что борется с силами зла, но это иллюзия. Это симулякр. Секулярный капитализм продолжается, независимо от того, кто победит, и на самом деле мало что меняется. Тем временем народ Беларуси не просто хочет сменить президента, он хочет изменить то, что делает президент и как он действует. Он хочет реальных перемен.
ХВ: Вы уже затронули христианскую тему. Политический кризис в Беларуси побудил христиан всех традиций выступить против насилия и пересмотреть свою роль в общественной и политической жизни. Это происходит в секуляризованном постсоветском контексте, который сильно отличается от ирландского, белорусы не очень привыкли к политической активности церквей. Что Вы как богослов можете сказать о вовлечении христиан в политику?
ДД: Христианство не предлагает плана для светского национального государства. Христиане призваны в общении со Христом заботиться о бедных и нуждающихся. Они едины со Святым Духом, Который есть сама надежда. И это означает, что христиане часто решительно реагируют на политические обстоятельства. Например, в свержении коммунистического режима в Румынии одной из ключевых фигур стал реформатский пастор Ласло Тёкеш. Он был последовательным критиком Чаушеску, Чаушеску арестовал его, и это стало поворотным моментом. Точно так же, если вы посмотрите на США, то увидите Мартина Лютера Кинга-младшего, баптистского пастора, а вместе с ним духовенство и монахов на маршах в Сельме. Почему религиозные люди часто оказываются в авангарде подобных радикальных движений? Я хотел бы думать, что это потому, что у них есть культура бесстрашия, основанная на традиции мучеников, которая позволяет им и даже воодушевляет их противостоять угнетению. Христиане Беларуси с верой, надеждой и любовью откликаются на потребность беларусского народа в свободе. Это впечатляет.
У Юргена Хабермаса есть интересный взгляд на одну область, в которой христианство отличается от марксизма, что может помочь нам понять, почему попытки христиан работать на перемены продолжаются тысячелетия. Для Хабермаса одна из проблем позднего коммунизма состоит в том, что существует модель того, как должно выглядеть хорошее коммунистическое государство, — модель, которая движет ранним коммунизмом и революционными силами. Но по прошествии десятилетий эта идеальная система начинает расходиться с действительностью. Люди смотрят вокруг и говорят: «Это не то, что нам обещали!» Итак, обещанное общество паразитирует на нынешнем обществе, которое обещанного общества не отражает. Напротив, для Хабермаса в христианстве надежда никогда не становится паразитической, потому что надежда всегда понимается как пребывающая в пути. Она в процессе, и ее полнота всегда эсхатологична. Следовательно, она не паразитирует на живой реальности, вместо этого она побуждает тех, кто ей причастен, продолжать работать для Царства, которое лишь слегка просвечивает в Евхаристии и подобных сакраментальных моментах. Возможно, это одна из причин того, почему христианство такое «долгоиграющее», почему оно по-прежнему является такой мощной силой в жизни людей спустя 2000 лет после своего революционного начала. Оно может содействовать надежде, оно может содействовать радикальности, оно может содействовать видению. Это то, что могут сделать беларусские церкви: они могут быть смелее, предлагая альтернативы, выдвигая мучеников, людей, которые будут готовы пострадать, чтобы жить в новом мире, осуществить который их просил Христос. Это случалось много раз раньше. Посмотрите на преодоление рабства в Соединенных Штатах — искру зажгли такие люди, как Джон Браун и Нат Тёрнер. По сути, это были «Христа ради юродивые», которые были настолько преданы Христу, что хотели свергнуть угнетение и создать новый мир. Вот почему я так разочарован, когда церковные организации, например Ватикан, просят людей приглушить критику репрессивного режима.
ХВ: Отсюда такой вопрос. Политический кризис в Беларуси совпал с выходом в свет энциклики Папы Франциска Fratelli Tutti, где речь идет в том числе о политике. В декабре Светлана Тихановская направила Папе Франциску открытое письмо, основанное на этой энциклике, и предложила ему выступить против насилия в Беларуси. Однако ответа не последовало, и в целом Папа лишь кратко упомянул Беларусь в августе. Это вызвало критику со стороны некоторых беларусских католиков и других христиан. Как бы вы объяснили такое отношение и что Вы можете предложить христианам, которые не согласны с их церковным руководством?
ДД: Я был очень разочарован лидерскими качествами Папы Франциска относительно Беларуси. Папа Франциск обладает большими дарами во многих областях, но его самоощущение состоит в том, что он желает быть пастырем, дружелюбным примиряющим голосом, и не стремится занимать сильную политическую позицию. В политическом плане он противоположен Иоанну Павлу II. Он дипломат, прагматик; некоторые могут даже сказать, что он утилитарист. В католическом социальном учении роль государства заключается в содействии благу или, по крайней мере, в предоставлении людям свободы стремиться к благу. Режим Лукашенко — полная противоположность этому! Он подавляет людей и ограничивает их способность искать благо. По сути, это диаметральная противоположность тому социальному порядку, к которому призывает энциклика Fratelli Tutti, но по какой-то причине Папа Франциск не стал критиковать это.
В частности, меня встревожила сделка в отношении архиепископа Тадеуша Кондрусевича. В пресс-релизе правительства Лукашенко, разрешающем Кондрусевичу вернуться, говорилось, что «препятствия для его возвращения устранены». Что это были за препятствия? Эти «препятствия» заключались в том, что архиепископ критиковал режим! А через два дня его отправляют на пенсию. Итак, мне кажется, что, как и в случае с Китаем, Папа Франциск заключил сделку с Лукашенко, которая может позволить местному духовенству как-то ободрять людей, «похлопывать по плечу», оказывать некую пастырскую заботу. Но что действительно необходимо Папе — так это осудить диктаторский режим Лукашенко так, чтобы это было актом международного давления и помогло католикам и другим христианам в Беларуси занять более жесткую протестную позицию.
Я понимаю, как трудно Папе Франциску поступить именно так. Если бы он что-то сказал о Лукашенко, то многие епископы стали бы его спрашивать: «Да, но почему вы не выступаете против того-то или того-то, что меня так волнует?» Он не желает подвергать себя такой критике, но цена, которую он за это платит, — это уступки режиму Лукашенко.
Впрочем, он не первый Папа, который так поступает. Был госсекретарь Ватикана Тарчизио Бертоне — по сути, премьер-министр Ватикана при папе Бенедикте XVI — и он был очень близок с Лукашенко. Он решительно выступил против санкций, которые были применены к диктатору. Вот почему тогда и сейчас Лукашенко говорит о своих «хороших отношениях и партнерстве» с Ватиканом. Для меня это катастрофа. Мы нуждаемся в большем радикализме со стороны епископов, кардиналов и особенно Папы, если собираемся быть верными призыву Иисуса Христа.
Вы спросили о тех, кто не согласен с их церковным руководством — я бы сказал, что история Церкви полна имен таких людей, как Жанна д’Арк, которые были жестко осуждены Церковью в свое время, а позже были канонизированы Церковью. Я бы посоветовал людям черпать вдохновение у Жанны д’Арк и ей подобных, а также у ранних христианских мучеников, в понимании того, что верность Царству Божьему — это настойчивый призыв. Ненасильственное сопротивление во всех его формах — это то, к чему Христос призывает нас в Евангелиях. Сегодня мы христиане только благодаря христианским мученикам первых трех веков. Если бы эти люди не стремились быть верными Евангелию, несмотря на давление репрессивного режима, нас бы здесь не было.
Да, мне это легко говорить, находясь в комфорте Новой Шотландии в Канаде! Я вне зоны риска и отдаю себе отчет в том, что мои слова могут показаться пустыми. Но нам нужно хранить верность нашим матерям и отцам в вере. И я, честно говоря, не думаю, что у Папы Франциска возникнут проблемы с мирно протестующими священниками и епископами. Епископы служат in persona Christi, поэтому им просто нужно спросить себя: «Что бы сделал Иисус?» Будет ли Иисус сотрудничать с репрессивным режимом, предназначение которого — разрушить надежды, сердца и души граждан? Если нет, то им нужно противостоять этому режиму в надежде создать другую Беларусь. Это их долг, и я не думаю, что, по крайней мере в долгосрочной перспективе, у Церкви возникнут проблемы с этим.
ХВ: Вы упомянули Жанну д’Арк, одну из самых известных святых женщин. Также в сфере Ваших исследовательских интересов — наследие Хильдегарды Бингенской, средневековой немецкой монахини и мистического богослова. Роль женщин в беларусских протестах велика: мир видел массовые женские шествия, лицо беларусской революции — Светлана Тихановская. Каков Ваш взгляд на женский активизм и лидерство в политике и Церкви в XXI веке?
ДД: Отличный вопрос. Для начала, я дилетант в том, что касается беларусского общества. У меня просто много беларусских друзей, и я очень интересуюсь этой страной. Возможно, многое сильно изменилось, но, как мне кажется, еще в 1990-е годы в Беларуси господствовала культура, которая поощряла мальчиков, причем иногда за счет девочек. Думаю, тому было две причины. Во-первых, советский образ руководителя был образом сурового грубого мужчины. Именно это пытался изобразить Сталин и другие после него — брутальный мужик из народа. Во-вторых, это смешение лидерства и маскулинности усугублялось тем фактом, что в Беларуси в процентном отношении погибло больше людей во время Второй мировой войны, чем в любой другой стране. Я видел статистику, которая говорила, что если вы родились мужчиной в Беларуси между мировыми войнами, то продолжительность вашей жизни составляла около 23 лет. Из-за этого в 1950-1970-х годах мужчин просто не хватало! Даже в 2015 году на 100 беларусских женщин приходилось всего 86 мужчин. Этот «дефицит» еще больше усилил мужское привилегированное положение. Культурные последствия этого можно было увидеть, например, в 2016 году, когда Лукашенко говорил, что Хиллари Клинтон не может победить на выборах в США, потому что она женщина.
И вот на этом фоне происходят замечательные вещи. Я думаю, что Света и бесчисленное множество других беларусских женщин мечтают о свободной, открытой и инклюзивной Беларуси, где у одаренных граждан есть возможность процветать. Я помню, как разговаривал о Лукашенко с некоторыми беларусскими детьми — им было девять, десять, одиннадцать лет, и в разговоре чувствовался настоящий страх. Даже тогда! Света не хочет этого для своих детей. Итак, во-первых, у вас есть огромное количество матерей, вовлеченных в движение, матерей, которые хотят для своих детей другой Беларуси, и, во-вторых, у вас есть огромное количество женщин, которые отвергают традиционную, грубую, гипер-маскулинную форму лидерства. Они используют новые и другие модели лидерства, и это внушает надежду всему миру.
Как это связано с религиозными вопросами? Что ж, в церквях во всём мире гораздо больше женщин, чем мужчин, женщины, по статистике, гораздо более религиозны, чем мужчины. Да, во многих церквях «наверху» преобладают мужчины, но молится за богослужениями женщин больше, чем мужчин. И это, я думаю, связано со способностью надеяться, дальновидностью, готовностью придумывать радикальные альтернативы. Мужчины, возможно, менее склонны к изменениям, потому что система уже работает для нас нормально.
Некоторые циники могут сказать, что женский характер беларусского протеста — это просто «бренд», сконструированный для западной аудитории. Но я думаю, что само по себе беларусское протестное движение является движением сопротивления патриархальному репрессивному отказу от перемен. Если бы вы составляли список Пап-женщин, результатом был бы ноль, но если перечислять женщин-мучениц в Церкви, получатся сотни, тысячи! Что это говорит нам о способности женщин радикально откликнуться на призыв к новому миру? Это говорит, что женщины всегда были в авангарде реальных и устойчивых перемен. Движение за беларусскую демократию воплощает этот призыв к реальным и устойчивым переменам. Так что оно должно захватить воображение людей во всём мире. Света и ее движение — пример искренней попытки вообразить и воплотить в жизнь иной вид социального порядка. И если это не то, что заслуживает поддержки, то что тогда заслуживает?
