«Польская Православная Церковь будет другой, если изменится ситуация в Украине, а затем и в Беларуси»

Разговор с известной деятельницей антисоветского движения «Солидарность»[1] Евой Галушко

8 декабря 2023 года Ева-Мария Галушка получила государственную награду – Медаль Столетия независимости Польши (Medal Stulecia Odzyskania Niepodległości). Поговорили с известной лидеркой польского антикоммунистического движения и православной верующей из Белостока.

— Пани Ева, скажите, что для вас значит эта награда?

— Эта награда – не только меня, но всех, кто вместе со мной вел антикоммунистическую деятельность и боролся за независимость Польши. Я была главой подпольной организации “Межзаводской координационный Совет» («Międzyzakładowy Komitet Koordynacyjny» [2] ) «Солидарности» в Варшаве и пригородах в период военного положения в Польше. Ранее я была членом Регионального Совета «Солидарности» в Варшаве, сотрудничала и заботилась о членах «Солидарности», которые работали в силовых структурах как светские сотрудники, а это структуры Министерства внутренних дел и Министерства национальной обороны. Именно поэтому я принимала участие в ключевых событиях того периода – в забастовке курсантов Высшей офицерской школы пожарных в Варшаве. Эта моя награда также – награда для бывших курсантов этой школы, которые бастовали в свое время. Это награда – для всех, кто со мной работал – тех, кто занимался подпольной печатью (я координировала подпольную издательскую деятельность), организовывал сопротивление, действовал в специальных группах, всего около 700 человек. Многие говорили мне, что из-за такой деятельности я долго не проживу, но вот я все еще жива до сих пор. Поскольку часть моей идентичности – беларусская, я также посвящаю ее и беларусам, которые сейчас борются за свою независимость и свободу. Всей душой я бы хотела, чтобы наконец-то беларусы это по-настоящему получили. Мой коллега Олег Латышонок, кстати, был лидером беларусской молодежи, активно участвовавшей тогда в оппозиционном движении.

— Откуда вы родом? К кому себя относите в этническом смысле?

— В документах указано, что я полька, но так как моя история связана с приграничьем, то, как и все люди из таких мест, у меня есть и польская, и беларусская, и казацкая кровь, всё перемешано. Из того, что я знаю, все мои предки были православными от дедов и прадедов. По одной линии мой дед Порфирий – украинский казак, а другой дед, Кирилл, православный шляхтич [3] из деревни между Слонимом, Лидой и Новогрудком, мои бабушки – из Гродно и Белостока. После 1917 года часть родни погибла в России, потому что деды были военными, офицерами. Это было время бегства, украинского казака убили очень жестоко красные, когда пришли – в 1918 году они уничтожали офицеров. Та родня, которая из-под Слонима, во время революции убежала на юг, бежала из-под Петрограда, через Кубань, в подкавказский регион. По пути семья потеряла двух сыновей, остался только один брат отца, который влюбился в казачку в одной из станиц и остался там. Его убили возле собственного дома в 1937 году как предателя Советского Союза, потому что знали, что его мать жила в тогдашней Польше – в Гродно. Так что в Гродно в свое время вернулся только мой дед Кирилл, моя бабушка и мой отец. Еще осталась в живых сестра отца, которая родилась в предвоенном Гродно. Она там жила до 2000-х годов и там умерла.

— А где ваш родительский дом?

— Я родилась в Белостоке. Интересно, что когда наступил момент рождения моего отца, дед-офицер Кирилл зимой 1909 года находился на военных учениях под Кузницей, и моя бабушка из Гродно поехала к нему в Кузницу Белостоцкую. Это свидетельство о рождении православной церкви защищало моего отца от советской власти (чтоб он не был выслан туда. – прим. ред.), потому что Кузница, которая находится в нескольких километрах от Гродно, после войны оказалась на польской стороне. К счастью, место его рождения указано как Польша, а не город или поселок, которые позднее оказались под советами. Раньше не было границы там, где она есть сейчас, и все свободно ездили из Белостока в Гродно и обратно.

— Осталась ли у вас родня в нынешней Беларуси?

— Сейчас только младший брат и сестра. Наши семьи очень долго не контактировали. Только мой отец до своей смерти в 1975 году имел какие-то контакты, но потом они оборвались. Я последний раз была в Гродно в 1964 году, а потом уже после 1991 года. Мы боялись контактировать из-за моей антикоммунистической деятельности в «Солидарности» – чтобы они не попали под репрессии. Только когда распался Советский Союз, пришло первое письмо… И только тогда они узнали, что мы живы… Также не было контактов с родственниками из Краснодарского края до 1991 года.

— Вы – человек, который много сделал для движения «Солидарность» и независимости Польши, но в то же время идентифицируете себя как православную верующую. Были ли единомышленники у вас в то время в этом контексте? Участвовали ли православные в антикоммунистическом сопротивлении?

— Изначально «Солидарность» была антикоммунистическим движением. В самом начале 1980-х годов на Подляшье, где живет большинство православных Польши, православные массово вступали в «Солидарность». Но позже возник конфликт. Об этом конфликте я рассказывала на первом съезде «Солидарности» в Гданьске [4]. Конфликт был связан с конфессиональным вопросом. Во главе «Солидарности» в Белостоке стояли католики. Они вывесили рядом со зданием организации иконы католической традиции, крест. Православная часть организации попросила вывесить рядом также православную икону или крест православной традиции и получила отказ. Конфликт начался осенью 1980 года.

Резонанс от этого конфликта разошелся очень быстро и широко – информация достигла подляшских городов и их окрестностей. Православная иерархия, которая не очень приветствовала «Солидарность», также высказала свое мнение. После этого православные начали выходить из «Солидарности», поэтому организация в Белостоке значительно уменьшилась. Этим конфликтом также воспользовались коммунистические власти. Поскольку по всей стране примерно 2/3 взрослого населения были в «Солидарности», они искали, как разделить такое большое количество людей. Поэтому пропаганда в середине 1981 года начала специально распускать слухи, что для православных копают рвы (чтоб закапывать убитых. – прим. ред.).

Такие слухи разошлись по всему Подляшью. И люди помнили, что происходило после Второй мировой войны в регионе. Там, в отличие от других территорий Польши, была послевоенная антикоммунистическая партизанщина, с которой у православных были очень плохие ассоциации [5]. Тем солдатам, которые скрывались в лесах, не хватало еды, они приходить в деревни. Я знаю об этом все от своей тети и многих других свидетелей тех событий. Дело было не только в том, что эти партизаны убивали, они также устраивали погромы и грабежи в деревнях – как только узнавали, что дом принадлежит православным, отбирали там скот, деньги и вообще все, что можно было забрать. Были люди, которые специально указывали дома православных для того, чтоб те были разграблены. Тогда православные в регионе сильно пострадали. Но в католическом государстве не очень принято было говорить об этом. И даже сложно сказать, что это были за отряды – польские партизаны, просто бандиты или ни то, ни другое. Только после 1989 года, уже в новой Польше, начали официально говорить о этих трагических событиях. Но польские «правые» организации до сих пор их отрицают.

И вот когда в 1980-х годах пошла коммунистическая пропаганда о том, что католики якобы копают ямы для православных, это представлялось православным довольно правдоподобным. Поэтому, когда я приезжала домой в тот период на Подляшье, я была предательницей в глазах местных. Я была православной, которая занимала наиболее высокую должность, состояла в руководстве «Солидарности», хотя на разных должностях православные были и в Варшаве, и других городах.

— Были ли в руководстве «Солидарности», ее структурах люди других конфессий, кроме православных и католиков?

— Были. Например, будущий премьер-министр Польши, который являлся христианином евангелистско-аугсбургского исповедания [6]. Это немного другая, но тоже сложная история. Я также говорила об этом на том самом съезде в Гданьске. Еще до 1980-х годов большинство местного населения – мазуров – из нынешнего Варминьско-Мазурского воеводства было выселено, в том числе по этническим и конфессиональным признакам. Немцы были преимущественно евангеликами, и большинство евангелических церквей было превращено в католические. Можно сказать, что изменения, вдохновленные коммунистами, были направлены именно на разделение. Все классически – divide et impera. Евангелики поддерживали «Солидарность», потому что в этом было противостояние коммунистам. В 1970-х годах доля местного населения – мазуров – в том же Ольштине составляла около 30–40%, а сейчас, после всех эмиграций, всего около 2%. Похожая ситуация была также в Опольском и Сленском регионах.

Так коммунисты старались разделить людей провокациями и дезинформацией, отвернуть от движения «Солидарность». В Белостоке часть православных осталась в организации, но они были очень осторожными и не при власти. То же самое и в других подобных регионах.

— Были ли националистические тенденции в «Солидарности»?

— В «Солидарности» было очень много националистически настроенных людей. Были определенные формально существовавшие партии, которые сотрудничали с «Солидарностью», но фактически от нее отделившиеся. Та часть «Солидарности», в которой я находилась, была либеральной. В Варшаве среди руководства возникло направление, которое мы называли «настоящими поляками». Именно на первом – гданьском – съезде «Солидарности» они кричали о польском национализме и о том, что всех нужно повыгонять. А я там рассказывала о меньшинствах, о Мазурах, о евреях и т.д. После этой речи ко мне подходили люди и спрашивали, не еврейка ли я. Именно из-за того, что я отстаивала права меньшинств, меня тогда не выбрали в «Komisju Krajowu» (выборные должности) «Солидарности», за меня не проголосовали. Чтобы быть в этих комиссиях, нужно было иметь более 300 голосов от членов организации, а у меня было 150 или 200. И это может свидетельствовать о том национализме, который проявился тогда в «Солидарности».

— На каких территориях были наиболее сильными такие тенденции?

— Именно на тех территориях, где сейчас больше голосуют за PiS [7]: Светкокшыское воеводство, Восточная Мазовия, Подкарпатье. Варшава более либеральна. Это все политическая традиция, которая существует и по сей день.

— Можно ли сказать, что «Солидарность» была разнородной?

— Конечно, потому что ее создали люди, поддерживали люди. Люди с тех же заводов, которые участвовали в демонстрациях и т.д. В определенный момент «Солидарность» начала бороться с этими ультранационалистическими движениями. И, как я уже говорила, конфессиональный фактор был очень сильным, потому что, конечно, Польша – католическая страна, но это, можно сказать, в определенном смысле не вопрос конфессиональный, а националистический. При «Солидарности» также проходили католические богослужения. Тогда я, пожалуй, чаще посещала католические службы, чем православные, потому что, что б ни начиналось, всегда служилась католическая месса, т.к. большинство в организации было католиками.

— Был ли кто-то в руководстве или в «высших эшелонах» власти «Солидарности» из православных и открыто об этом говорил?

— Никого. Я также не всегда говорила, что я православная. Потому что в контексте всех выборов и процессов, которые происходили в «Солидарности», тогда я бы не вошла в круг руководства организации.

Меня выбрали в Варшаве как руководителя определенного отделения, и люди не знали, что я православная. Потому что если бы я об этом сказала, это для них означало бы, что я «русская».

В 1947 году начались переселения [8] с одних территорий на другие, и единственная часть Польши, которую не выселяли, была Белосточчина, можно сказать, что это не произошло там, потому что православных жителей считали белорусами, а не украинцами.

Расскажу еще, как я вернулась из тюрьмы в 1983 году и отправилась в командировку в Подкарпатье от товарищества, которое спасало церковные реликвии. В большинстве случаев там были греко-католические церкви, которые уже разрушались от старости и запустения. Кто-то создал такое товарищество, и светские власти его признали, разрешили его деятельность.

Руководство товарищества считало меня хорошим знатоком польских гор, потому что когда-то я неделями путешествовала по ним. Я знала все эти покинутые деревни после операции «Висла», иногда там из оставшихся зданий была только церковь. И вот однажды мне дали задание взять доски, нанять машину и отвезти это из Усть Гурных, что на самой границе с Украиной в Люблинском воеводстве. Когда машина была загружена, водитель спросил, почему я в этом товариществе, и я ответила, что я там, потому что православная. Когда мы ехали по Люблинскому воеводству, он начал петь украинские песни, а потом говорит: «Я тебе, первому человеку в своей жизни, признаюсь, что я православный, даже жена не знает, ходим с ней в костел. Я был в УПА [9] во время войны». И начал петь песни УПА.

В то время на территории Польши, где до 1947 года жили украинцы [10], нельзя было признаваться, что ты украинец. На Мазурах, в Кентшине и в других подобных местах – да, а там — нет, потому что за это могли преследовать, или даже тихо убить. Это были совсем другие времена.

В 1975 году я работала ассистентом в Радоме, дополнительно подрабатывала в Институте сельского хозяйства, выезжала заполнять анкеты на выходных. Тогда на Страстрой неделе, в четверг, я пошла в Грубешово в церковь. Когда я туда зашла, все люди начали на меня оглядываться – боялись чужих.

— Какой свой вклад в пользу меньшинств вы внесли за время деятельности в «Солидарности»?

— Ян Литынский [11], я и группа других активистов на том первом съезде организации в Гданьске повторяли о недопустимости дискриминации различных меньшинств. Поэтому в программном заявлении съезда были слова о том, что основой деятельности объединения является демократия, основанная на подчинении воле большинства, но с сохранением уважения к меньшинствам [12]. Не все хотели это принимать, но такое решение было необходимо, в том числе чтобы противостоять пропаганде, чтобы разные меньшинства знали, что мы вместе, и чтобы люди почувствовали себя настоящими гражданами Польши. Наконец, так написано в Преамбуле к польской Конституции, которую написал премьер Т. Мазовецкий.

Мы также очень хотели поднять людей (на борьбу против Советского Союза. – Примечание редактора) в других странах – Беларуси, Украине, Казахстане и так далее. Мы мечтали, чтобы там тоже действовала «Солидарность», и мы развалили бы тот Советский Союз. Была надежда, что люди в соседних странах проснутся, шаг за шагом. Были действия по установлению связей с людьми в Чехии, Словакии, где коммунизм был еще хуже, чем у нас. С Беларусью не получалось – не было таких движений, там все было полностью уничтожено, страна была сильно коммунизирована-советизирована.

— Противостояли ли православные коммунистам? Было ли сотрудничество с коммунистами?

— Православный митрополит Польской автокефальной церкви Дионисий Валединский [13] был интернирован в 1948 году и вернулся из Сосновца в Варшаву в 1958 году, позже, чем кардинал Вышинский, но коммунистические власти не позволяли ему ничего. Некоторые православные священники ездили к нему, когда он сидел под домашним арестом (до 1951 года), затем под арестом. Таким был, например, настоятель Варшавского кафедрального собора священник Афанасий Семянюк. Я знала, что он был против коммунистов. Это еще старое антикоммунистическое поколение священников. Его не оставляла в покое служба безопасности, коммунисты хотели изолировать митрополита. Свое «холодное» отношение к коммунистическим властям до 1979 года выражал также Лодзинский и Познанский архиепископ.

Со священником Афанасием Семянюком у меня есть личная история. Примерно за полгода до введения коммунистами военного положения у меня родился сын Андрей. И он был некрещенным – я все время была занята деятельностью в «Солидарности» и подпольем. А когда ввели военное положение, я понимала, что меня могут убить, потому что я руководила структурами подполья. Я все время пряталась, потому что если бы меня схватили, вывезли бы (в лучшем случае) в Сибирь, как когда-то наших предков. Я пошла к тому настоятелю и через несколько дней мы тайно крестили моего сына в нижней церкви Варшавского кафедрального собора – я ему доверяла.

— Много ли было таких священников? Или это было скорее исключение?

— Были, но немного. Нынешний митрополит Савва тогда был епископом Белостоцко-Гданьским, он сотрудничал с коммунистами. В 2009 году польские журналисты опубликовали фрагменты его биографии, из которых следовало, что он сотрудничал с советско-коммунистическими спецслужбами [14]. Известно, что в то время многих вынуждали сотрудничать. Мой коллега священник Тадеуш Исакович-Залески [15] утверждал, что 70-80% католических епископов сотрудничали, что он видел документы, подтверждающие это, но документы были уничтожены. На уровне иерархии дела с костелом обстояли не лучше, чем у православных. Другое дело, что католическая церковь сама по себе была опорой для «Солидарности». И даже если принять за правду эти 70-80% епископов, католические священники сильно поддерживали наше движение. А вот такого масштаба поддержки среди православных священников не было. Хотя потом я узнала, что в других структурах «Солидарности» было два православных священника, укрывавшие подпольные типографии – спецслужбы не могли о таком подозревать. Их имен я еще не могу назвать, чтобы не навредить им.

Священники на западе Польши контактировали с людьми, которых переселили во время акции «Висла», так что многие хорошо знали, что такое советская власть.

Подляшье было самым прокоммунистическим в свое время. В том числе из-за того, что с этих территорий не было выселений, священники из этих территорий были более всего связанны с властью. Люди боялись, что снова восстанет националистическая Польша, и снова для православных будет плохо, как до Второй мировой войны и сразу после нее.

Коммунисты дальше пытались разделять людей, но, тем не менее, в 1985 или 1986 году на Подляшье были даже антикоммунистические демонстрации, которые власти разгоняли водометами. Именно в нашем регионе тогда начали красить эту воду, чтобы потом хватать после демонстраций окрашенных людей. Люди перестали верить в эти «вырытые рвы» для православных. В это время случилась печальная история – очень известного священника среди православных, Петра Поплавского из Нарвы, нашли повешенным в лесу [16]. Ни один православный не верил, что он сделал это сам. Такие ужасные деяния происходили, конечно, и в отношении католиков, был убит не только ксендз Ежи Попелушко. Даже когда уже все понимали, что власть меняется, в 1989 году неизвестные (фактически, советская служба безопасности) убили ксендза Суховольца в Дойлидах [17], и ходили слухи, распространяемые сотрудниками спецслужб, будто это сделали православные. Попытки разделить людей не прекращались до последнего момента коммунистического правления.

— А часто ли коммунисты-атеисты власти так действовали – разрешали службы, возвращали церкви?

— Не очень. Но, например, в 1989 году коммунистическая власть разрешила восстановление Люблинско-Холмской епархии, это было за несколько месяцев до падения той власти. Конечно, это было поводом для радости православных, которые так тяжело пережили акцию «Висла» в Люблинском регионе. Но власти делали это также для того, чтобы в польском обществе не было доверия к православным. То же самое было и в отношении греко-католиков. Польское общество не различало православных и униатов. Но подобные действия власти уже не имели успеха – такие выводы можно сделать с перспективы событий, произошедших после 1989 года.

— По вашему мнению, сильно ли Москва влияла культурно, политически на местную православную традицию?

— На мой взгляд, польское православие разрушили два фактора – уния 1596 года и политика российского императора Александра I. К концу существования Речи Посполитой была только Могилевская православная епархия. Интересно, что после объявления Конституции 3 мая в 1791 году православные в Речи Посполитой получили права, структуру. Но это все просуществовало всего несколько лет. Пришла Российская империя и уничтожила местное православие, местную православную традицию, внедряя российскую церковь. Но это одновременно означает, что эта традиция существовала, в определенном смысле возрождалась. Лучшим примером в этом контексте является Подляшье. Православные приходы в Подляшском Белостоке, монастырь в Заблудове, Дрогичине были ликвидированы в период правления царя Александра I. После в части Королевства Польского, перешедшей к Российской империи, остались только собственно греческие православные приходы, например, в Варшаве. Уния, казалось, победила.

После 1839 года, Полоцкого собора, началось возрождение, но параллельно и русификация местного православия, что происходило до 1918 года, о чем много писал профессор Евгений Миронович. Восстановление местной традиции началось только уже во времена Второй Речи Посполитой и автокефалии Польской Православной Церкви.

— Вернемся к нашим предыдущим темам. Можно ли сказать, что с течением времени произошла очевидная советизация православной иерархии в Польше после Второй мировой войны?

— Да, но уже в 1990-х годах тот же митрополит Савва (Грицуняк), когда увидел, что возникла новая Польша, попытался адаптироваться к новым реалиям. Только он не знал, что документы о его сотрудничестве с коммунистическими спецслужбами не были уничтожены, как это произошло с документами других. В 1993 году митрополит Савва пытался выставить меня на Подляшье в выборные списки в Сейм. Национальные меньшинства имеют право выдвигать своего кандидата даже в одном избирательном округе. Из подляшского региона еще с коммунистических времен до этого (2023) года депутатом в Сейме был Евгений Чиквин. Он действительно много сделал для православных в Польше за все это время. Также митрополит от белорусского меньшинства хотел выставить в выборные списки еще и меня, но белостоцкое белорусское меньшинство запротестовало – я жила уже много лет в Варшаве, и они выдвинули другого человека, который проиграл выборы и не попал в Сейм.

— Что важного удалось сделать вместе с митрополитом Саввой?

— В 1997 году было принято постановление о последней возможности реституции имущества, отобранного при коммунистах, подтверждающие на владение документы необходимо было предоставить до 31 декабря 1998 года. Это был шанс вернуть церковное имущество. Митрополит поручил кому-то заниматься этим делом. 15 декабря 1998 года мы с ним встречались, казалось, еще была надежда, что всё будет подготовлено, он мне ничего не говорил о документах, а 19 декабря позвонил – «спасай!». Он знал, что у меня дома лежат копии документов.

При предыдущем митрополите Василии (Дорошкевиче) церковный архив был открыт, и туда приходили разные люди, контроля особого не было, некоторые исторические документы были украдены и т.д… Кто это сделал, можно только догадываться. Но часть документов я в своё время скопировала в Варшавской политехнике, что тогда сделать было не так просто, как сейчас. Тогда не было прихода при улице Подвале [18], хотя в 1944 году там еще служили, церковь строили греческие купцы в XIX веке, и до войны это был полноценный православный приход. Еще православной церкви принадлежали земли в центре Варшавы, где сейчас ходят трамваи по улице Солидарности, также земли под Новым Двором Мазовецким (резиденция православных епископов). Православной церкви принадлежал также здание полицейской комендатуры на варшавской Праге, построенное перед Второй мировой войной. Всё это были имущественные документы с XIX века времён Российской имперской церкви. Только я не могла найти документы на довоенную православную среднюю школу и гимназию. Из того, что у меня было, я готовила по ночам документы, и митрополит, конечно, нервничал, что не успеем до конца установленного государством срока, звонил мне. Только 29 декабря я подписала у него документы в Белостоке, вместе мы переделывали необходимое там же, и вот в последний день 31 декабря все документы я подала в Министерство внутренних дел по улице Раковецкой в Варшаве. Получилось интересно – там уже все праздновали, сильно удивились, что православные им принесли документы. Благодаря этой работе потом православным вернули земли, например, по улице Пулавской, где недавно освятили Варшавскую церковь Святой Софии, или земли и здание в Старом городе, где находится церковь Святой Троицы.

Таким образом, мы в сотрудничестве с митрополитом Саввой сделали многое в пользу Православной церкви в Польше, он доверял мне. Это было до того момента, когда в моей личной жизни произошли изменения в 2000-х годах. После этого отношения кардинально изменились. Но я всегда, куда меня ни приглашали в политических делах и т. д., говорила о православии, о правах православных. И, конечно, не переставала говорить о правах меньшинств. Я входила в Хельсинкскую фундацию с начала 1990-х годов, выступала за права различных меньшинств.

На одной из первых научных конференций в Супрасле, где присутствовали и православные, и католические епископы, я выступала относительно Супрасльского монастыря – кому он принадлежит. Я говорила, что поскольку его основали православные, он всегда был православным, значит, должен принадлежать православным. Помню, как сильно было раздражено католическое духовенство, в том числе католический Белостоцкий епископ, они со мной даже не разговаривали. Меня знали по заступничестве за права православных.

— Почему вы не участвуете в выборах в Сейм?

— На Белостокской земле у меня нет шансов, потому что я говорю многое не так, как в «Радио Ортодоксия«, а это пропагандистское радио – «альфа и омега» для Белостоцкой земли. А в других регионах хватает своих кандидатов.

— Каково сейчас православное общество Польши? Сохраняется ли в нем сентимент к Русской Православной Церкви? Изменилось ли что-то началом полномасштабного вторжения России в Украину?

— Отвечу так. После моего публичного письма митрополиту Савве [19] в феврале этого (2023. – прим. ред.) года многие священники связывались со мной и благодарили меня за мою позицию от себя и от имени других, потому что не все могут высказать вслух такую позицию. Слупский священник, работавший на «Радио Ортодоксия» получил запрет высказываться публично, и теперь его уже нет на этом радио. Относительно письма Саввы патриарху Кириллу также высказывался бывший польский посол в Греции, Румынии, сын известного православного священника профессор Михаил Клингер.

— А как вы относитесь к церковной ситуации в Украине?

— Патриарх Варфоломей отменил решение 1686 года, согласно которому Московский патриарх получил права рукополагать митрополитов в Киеве. Но об этом в церковной среде здесь, в Польше, не говорят. Тогда сложилась так, что православная церковь оказалась, так сказать, в московских руках: православные должны были подчиняться московской власти, а католики – церковным властям в Польше. То есть поляки своими руками отдали православную церковь московской власти, о чем сейчас не принято говорить. Московская власть щедро заплатила турецкому султану, чтобы тот склонил Константинопольского патриарха к такому решению. Так православная церковь в Киеве перешла под Москву. На мой взгляд, если таким образом было все сделано, и Патриарх Варфоломей отменил такое решение, то оно не должно иметь силы. И это касается не только Украины, но и всей Беларуси, также и Смоленщины, и всех территорий бывшей Речи Посполитой – и Литвы, и Латвии. С канонической точки зрения на одной территории должна быть одна церковь, а существует две – ПЦУ [20] и УПЦ [21]. Так же и в Литве сейчас, и в Эстонии. Но в Эстонии патриарх Московский согласился на такую ситуацию. Насколько я понимаю, митрополит Савва воспринимает ситуацию в Украине так, что только после Всеправославного собора и признания независимой церковью ПЦУ всеми поместными православными церквами она может получить автокефалию и считаться «законной». Но, как известно, Московский патриарх не желает общаться с Константинопольским, проигнорировал Всеправославный собор на Крите в 2016 году. Это все не очень хорошая ситуация для православной церкви в целом.

— Есть ли в Польше православные епископы, которые думают иначе, чем митрополит Савва по поводу ПЦУ?

— Есть три, но в нынешней церковной ситуации в Польше я не буду их называть. Это епископы с территорий ближе к Украине, которые сталкиваются с украинскими прихожанами. С другой стороны границы наиболее близкими являются территории, где УПЦ почти не осталось по сравнению с количеством других приходов. Чем дальше на восток Украины, тем больше УПЦ. На мой взгляд, в Западной Украине проблемной является ставропигиальная Почаевская Лавра, населенная не украинскими монахами, а россиянами, и поддерживаемая пророссийскими людьми. Польская Православная Церковь помогает этой Лавре в качестве помощи Украине, и на самом деле не помогает украинцам. Это все печально, потому что, например, перед Второй мировой войной в Лавре были проукраинские движения.

— Может ли Польская Православная Церковь стать более самостоятельной в своих культурных и политических предпочтениях?

— Таких сентиментов к «Святой Руси», которые раньше могли быть на Белостоцкой земле, мне кажется, уже нет. На Белосточчине видят, что происходит в Беларуси. Большинство уже не хочет даже быть белорусами… И ориентируются в «противоположном смысле». Их интересует, что на то или это скажет Лукашенко. В то же время, для многих на Белостоцкой земле Лукашенко – «белорусский диктатор», который дал людям пенсию, поддерживает людей. К сожалению, действует пропаганда. Эти же люди там видят восточных мигрантов, их тела, как их забирает польская полиция, и они уверены, что виноваты поляки, что поляки морят их голодом, выгоняют обратно в Беларусь. Но роль Лукашенко в этой трагической ситуации они до конца не понимают. Отношение же к российской церкви в «Радио Отродоксия» не изменилось даже после начала полномасштабного вторжения России в Украину. И все это на фоне помощи украинцам, к чему православное население, конечно, присоединилось. Например, Супрасльский монастырь приютил украинские семьи, детей.

— А как «достучаться» к таким людям, времена все-таки меняются? И есть ли другие православные в Польше, которые думают иначе по поводу российско-украинской войны?

— Трудно изменить Белостоцкую землю, она разная, автохтонная, православная и католическая, с большим влиянием пропаганды с востока. Пропаганда и история спровоцировали рождение на Белостоцкой земле двух противоположных групп – правых польских националистов и той части, как правило, православной, которая боится их, вспоминая времена до 1989 года. Посередине – большинство, но оно менее заметно. Оно, независимо от вероисповедания, хочет жить в демократической Польше, входящей в Евросоюз. 24–25 февраля 2022 года я была в Белостоке в местной церкви вместе с съемочной группой, которая делает обо мне документальный фильм. Они спросили одного священника о начале войны, на что, чтобы вы поняли уровень восприятия ситуации тем человеком, получили ответ – «все это сделали жиды»… Такие бессмысленные взгляды есть у многих, но они не зависят от принадлежности к религии или национальности. А вот на западе Польши сейчас очень большая украинская диаспора – Познань, Вроцлав, они, конечно, оценивают ситуацию иначе.

— Тогда встает вопрос – будет ли «адекватным» православие в Польше?

— Будет, если украинцы победят в войне. Тогда произойдет изменение направления церкви, подобно тому, что случилось после распада Советского Союза. В своей деятельности по всем фронтам я поддерживаю Украину, и с 24 февраля 2022 года говорю, что нужно предоставить Украине авиацию…

У белорусов тоже будут свои «5 минут», но если белорусские демократические силы будут ссориться между собой, то, возможно, через 50 лет не будет уже никакой Беларуси, и Россия проведет полную реальную русификацию.

— Будет ли Польская Православная Церковь ориентироваться на украинскую церковь или на Россию – в различных вопросах, например, в вопросе перехода на новоюлианский календарь?

— Я считаю, что после будущих изменений в Беларуси Польская Православная Церковь будет ориентироваться на Беларусь, потому что в православных общинах Польши очень крепкие связи с беларусами, многие аутентичные православные считают себя беларусами. За исключением митрополита Саввы (он украинец по происхождению), сейчас все польские православные епископы – беларусы. Конечно, это уже будет меняться, так как приезжает много украинцев. Также все больше православных в Польше чувствует себя поляками. Думаю, связь с Московским Патриархатом будет ослабевать, хотя, признаюсь, он останется самой крупной автокефалией по числу прихожан.

Когда Беларусь станет свободной, у белорусов будет автономия или автокефалия и связи с Константинополем. Но это не так важно.

Я, например, поддерживаю переход на новоюлианский календарь, особенно в городах, где трудно переносить рабочие дни с 7 и 8 января, когда идут православные праздники по старому календарю. Но по старому стилю живет старшее поколение на Белосточчине и некоторые национальные меньшинства в других регионах, например, лемки. Они очень консервативны и нельзя им насильно навязывать изменения, они отмечают праздники именно по-старому, по юлианскому календарю. С другой стороны, даже в такой среде для молодежи, работающей, например, в муниципалитетах и других государственных учреждениях, переход на новый календарь уже более приемлем и желаем.

— Как вы считаете, каковы перспективы для литургии на белорусском языке в Польше?

— То, что белорусам позволили в Варшаве служить на беларуском, даже раз в месяц, – это уже что-то. Конечно, язык, на которым белорусы служат в Варшаве, можно сказать, «свой» для Белосточчины. Я привезла своей тёте листики с напечатанными на белорусском языке молитвами «Отче наш» и «Символ веры», которые раздают во время службы в Варшаве. Впервые она увидела молитвы на своем языке… Но сейчас, особенно в городах Белосточчины и пригородах, уже новое поколение говорит по-польски, и служить бы они уже хотели по-польски, старое беларускоязычное поколение угасает. В части региона сохраняется национально-языковая консервативность, и на белорусский язык местные пока согласятся легче, чем на польский – сейчас они служат по-церковнославянски. Церковнославянский язык для многих, особенно для старшего поколения, кажется наиболее соответствующим языком литургии, так как существует очень сильная привязанность к традиции. Когда мы говорим о христианизации, конечно, людям нужно предложить молиться на том языке, который они понимают и на котором разговаривают. Я думаю, что даже введение белорусского языка вместо церковнославянского в Белосточчине – это уже в некотором смысле борьба со временем, потому что, несмотря на белорусские школы, в регионе происходит полонизация.

В моем детстве в деревнях на восток от Белостока говорили по-белорусски. Лавочка на улице говорила по-белорусски независимо от вероисповедания, а как только кто-то по улице проходил чужой, сразу переходила на польский. Но, нужно понимать, это не литературный язык, а «свой», «местный» язык. Сейчас в тех же окрестностях белорусский говор исчезает…

На белорусской стороне в Гродно говорят в основном по-русски, в Бресте — по-полесски, а на польской стороне также разговаривают на приграничном говоре, как, например, в Клещеле и Гайновке, а в Беловеже – по-беларусски. И для этих людей Беларусь – это место, где находится источник их языка, чаще всего «не видят», что в Беларуси уже говорят в основном по-русски, хотя и многие их знакомые или родные говорят по-русски.

Сейчас под Белостоком по-белорусски говорят только старшее поколение, православные со своими детьми сейчас уже говорят по-польски. И когда в Белостоке организовывали православные службы на белорусском, из местных приходило пара человек на весь огромный собор Святой Софии, и белорусская студенческая молодежь…

— Можно ли сказать, что белорусский литургический язык на Белосточчине сейчас не имеет шансов?

— Имеет шансы, но люди должны осознать, что это их язык, и его не стоит стыдиться. В коммунистические времена местных, «тутэйшых», сильно стыдили за то, что они разговаривали на своем языке. И эта травма очень глубоко сидит в людях. Сейчас есть, конечно, белорусские детские сады, белорусская средняя школа. Также сейчас много белорусов уехало из Беларуси. Что касается местных, в Гайнавке, в Бельске Подляском на улицах можно еще услышать белорусский язык, но ближе к Белостоку, например, под Заблудовом или в Супрасле – уже меньше.

Католическое Подляшье перестало говорить по-белорусски во времена «Солидарности», тот же Юрек Попелушко до 14 лет говорил по-польски. Вся его родная деревня говорила по-белорусски, а теперь – только старшее поколение.

— Вы знали ксендза Попелушко? Расскажите о ваших отношениях.

— Мы были в очень хороших отношениях. Священника Ежи Попелушко я встретила в Высшей офицерской пожарной школе во время забастовки, еще до того, как меня посадили. Позже я познакомилась с его родителями. Мои знакомые, которые также контактировали с ним, говорили, что его родители разговаривают на каком-то непонятном языке, не по-польски совсем, священник говорит по-польски, а родители не разговаривают между собой по-польски… Я знала, что в этой местности говорят по-беларусски, это деревня, отошедшая к Пруссии в 1795 году, и там не любили ни православных, ни униатов, стремились перевести население в католицизм. На последних именинах Ежи Попелушко я и другие присутствующие даже услышали от него слова: «так странно, что поляки так уважают меня как великого поляка, я до 14 лет не умел разговаривать по-польски». Когда я рассказывала об этом в разных изданиях, мне даже звонили из Чикаго, чтобы я убрала эти слова, но я все оставила – ведь и присутствующие гости, и я сама услышали это от него своими ушами. Мы вот говорим о православных и их белорусском языке, но были и местные католики, которые когда-то говорили по-белорусски. Для меня Попелушко – символ двух народов: польского, потому что он считал себя поляком, а также белорусского, так как его предки говорили на этом языке.

Попелушко мне сильно помог, прежде всего в деле подпольной печати. Благодаря ему я получила первый «офсет» для своей подпольной организации. Он помог мне укрывать мою семью под Закопаным – заплатил за проживание, когда я пряталась от коммунистов. Хоть мы познакомились только в 1981 году и виделись нечасто, сильно ощущалось, что мы одного духа. Я даже иронично шутила про себя, что я православная полячка, а он – католик с белорусскими корнями, но об этом мы с ним не разговаривали. Чаще мы общались только после моего освобождения из тюрьмы, но вскоре его, к сожалению, убили. На его похоронах я вместе с группой охраны отвечала за безопасность – чтобы коммунисты не устроили провокаций.

— Может быть, у вас есть что-то, что вы хотели бы добавить к этому интервью?

— Хочу повторить, что Польская Православная Церковь изменится, если изменится ситуация прежде всего в Украине, а затем и в Беларуси. Пока Беларусь останется российской полуколонией de facto, ничего не изменится.

— А если все изменится в церковной сфере в Украине, а в Беларуси – нет?

— Возможно, в таком случае шансов будет меньше. Основная опора польского православия находится у белорусской границы.

---

[1] Независимый самоуправляемый профсоюз «Солидарность» (Niezależny Samorządny Związek Zawodowy «Solidarność») — польское антикоммунистическое и антитоталитарное объединение независимых профсоюзов, созданное в результате забастовок 1980 года. С декабря 1981 года, когда коммунистические власти ввели военное положение в стране, действовало в подполье. В 1989 году движение было снова разрешено, после чего осуществило мирную революцию, демонтаж коммунистической власти и переход к современному государству Польши.

[2] «Межорганизационный Координационный Комитет».

[3] Заградовая шляхта – шляхта, которая владела небольшим участком земли.

[4] Открылся 5 сентября 1981 года.

[5] Подробнее о преступлениях против человечества после Второй мировой войны в воеводстве Подляшском, совершенных с целью уничтожения граждан Польши из-за их принадлежности к белорусской национальной группе и православному вероисповеданию, см. на сайте Института национальной памяти Польши.

[6] Ежи Кароль Бузек, премьер-министр Польши в 1997-2001 годах.

[7] Prawo i Sprawiedliwość – польская консервативная христианско-демократическая партия евроскептического характера, возглавляемая Ярославом Качиньским, основанная братьями Качиньскими в 2001 году.

[8] Так называемая операция «Висла». В 1947 году более 140 тысяч человек украинской национальности были переселены с юго-восточных территорий Польши на так называемые «земи отданные». Подробнее: https://ipn.gov.pl/pl/publikacje/ipn/163510,Akcja-Wisla-1947-1947.html.

[9] УПА — Украинская повстанческая армия, военно-политическое националистическое формирование, действовавшее в Украине в 1942-1960 годах.

[10] На Волыни в 1943-1945 произошло так называемое волынская резня, или волынская трагедия – взаимные этнические чистки украинцев и поляков, в результате которых погибли тысячи жертв с обеих сторон (польских около 100 тысяч). См. подробнее на сайтах Украинского института национальной памяти и Института национальной памяти Польши.

[11] Ян Литыньский, польский деятель движения за независимость Польши, политик, публицист, правозащитник.

[12] Раздел VII «Наш Союз» Программы деятельности независимого профсоюза «Солидарность», принятой на первом съезде организации в Гданьске.

[13] Дионисий (Константин Николаевич) Валедынский, подробнее на польском и русском.

[14] См., например, польскоязычную статью «Прошлое архиепископа Савы» от 13 января 2009 года.

[15] Тадеуш Богдан Залески, католический священник, душпастырь армян-католиков, деятель антикоммунистической оппозиции, писатель, публицист, поэт.

[16] См. подробнее: польскоязычная статья «Самоубийство или убийство, или как погиб священник Поплавский?» от 13 марта 2009 года.

[17] См. подробнее: польскоязычная статья «34-я годовщина убийства отца Станислава Суховольца» от 30 января 2023 года.

[18] См. подробнее.

[19] 1 февраля 2023 года митрополит Варшавский и всея Польши Сава (Грыцуняк) поздравил «военного патриарха» Кирилла (Гундяева) с архиерейской хиротонией, где прозвучали двусмысленные высказывания о российском вторжении в Украину. Это вызвало скандал и множество возмущений в польском обществе. С открытым письмом, помимо Эвы Галушко, выступил Михаил Клингер, теолог, дипломат, бывший посол Польши в Румынии и Греции. В результате митрополит Савва выступил с публичными извинениями.

[20] Православная церковь Украины была провозглашена 15 декабря 2018 года на объединительном соборе в Киеве, получила автокефалию от Константинопольского патриархата в январе 2019 года. Руководит митрополит Епифаний Думенко.

[21] Украинская православная церковь 27 мая 2022 года изменила устав, объявив автономию от Московского Патриархата. Руководит митрополит Ануфрий Березовский.