О женщинах в беде

Хочу рассказать вам о женщинах, с которыми меня свел Господь в печально известном нам, свободолюбивым беларусам, месте — в ИВС и ЦИП на улице Окрестина в Минске.

Не о Наших Девочках, которые попали туда за цветы на марше протеста, за красивое фото на проезжей части, за репост слов «Нет войне», за донат на передачу в тюрьму политзаключенному и еще по множеству таких же невероятных причин.

О женщинах, которые уже привыкли попадать на Окрестина: за то, что сидела выпивши на скамейке в парке, за то, что просила мелочь у людей на вокзале на выпивку, за то, что подралась с такой же за место, где оставляют бутылки пивные у заправки. Или просто подобрали пьяную на улице. Или стащила бутылку пива в магазине. Да мало ли причин, когда у тебя нет дома, нет близких, нет сил бороться со страстью к выпивке или наркотикам…

Рада, цыганка, 28-30 лет. Дали ей 7 суток за воровство в магазине. Зашла купить продуктов, набрала на 80 рублей, рассчиталась, вышла. Потом вспомнила, что не купила старшему сыну чипсы, а обещала. Вернулась, взяла чипсы. И по дороге к кассе совершенно случайно захватила тушь для ресниц, положила ее в карман. Тут-то ее и взяли с этой тушью за 5 рублей. У нее четверо детей, муж не работает, она их всех кормит. Спрашиваем: «Рада, зачем тебе была эта тушь?» Она так грустно: «Кровь, девочки…» Потребовала у продольных принести ее пакет с продуктами, которые арестовали вместе с ней, и по-сестрински разделила всё с нами. Там был сыр, батон и печеньки, а нас 12. Неужели это такое преступление, за которое мать четверых детей нужно на неделю запереть???

Надя, 35 лет. Девушка с неврозом. Когда после суда меня перевели в ЦИП, первое, что я увидела, войдя в камеру, это развешанные на всех поверхностях мокрые вещи, женщину в футболке и без нижнего белья, стирающую в умывальнике очередную свою одежку. Она так себя успокаивала. Я не знаю всей правды о ней, потому что в ней было несколько Надь: одна окончила музыкальное училище и играла на пианино, имела квартиру, мужа и дочь, вторая была экономистом и работала в частной крупной компании, и даже какие-то термины из бухгалтерского учета мастерски произносила, имела загородный дом и большую дружную семью, третья… Но это в зависимости от темы. На самом деле она досиживала свои 7 суток за то, что стащила у своего собутыльника 20 рублей и бутылку водки, а он сдал ее проходящему мимо наряду… Она вышла вечером в пятницу, а в воскресенье зашла к нам снова, на этот раз мы обнаружили у нее вшей. Про музыкальное училище она больше не говорила, но лично мне сказала: «Вот выйду, пойду на работу устроюсь, куплю себе белье красивое и фен для волос». Это была ее мечта…

Оля, 44 года. Бывшая учительница математики, а теперь алкоголичка со стажем, которой даже сын родной стыдится. Это она сама так сказала. Утром болела голова — украла в магазине, который прямо в ее доме, банку пива (денег не было, вчера всё прогуляли). Еще красивая, с прекрасной фигурой, с ультрамодной короткой стрижкой… Потом оказалось, что брили налысо в ЛТП из-за вшей. Про ЛТП: слово «лечебно» здесь вранье, никто их там никак не лечит. Работа изнурительная: мусорная свалка, или ферма в колхозе, или на стройке скажут мусор таскать. Зарплата вся уходит на штрафы, условия ужасные, охрана издевается. О нравах тюремных, кто попал первый раз, рассказывают с ужасом и содроганием. Оля сначала больше молчала, потом включилась в наши интеллектуальные игры, внимательно слушала наши истории, потом присела к нам в уголок… Как-то стало понятно, что она провела для себя черту, определилась со своим местом в этой камере, стала рассказывать о себе: сыну было 4 года, муж бросил, потихоньку втянулась в зависимость от алкоголя, с работы уволили — и покатилось всё под откос… Сейчас у нее в глазах была боль, но уже не было отчаяния. Она приняла решение. Постараться не попадать сюда больше никогда, вернуть уважение сына, жить. Когда она уходила, мы обнялись, и я чувствовала, что у нее есть силы бороться. Мне кажется, ей в той нелегкой жизни просто не встретился человек, готовый выслушать, поддержать психологически. А ее уволили, потом ЛТП, потом ИВС, и так по кругу…

Вера Ильинична, 52 года, слегка слабоумна. Очень добрая, делилась своими многочисленными кофтами с девочками, всё время с улыбкой, всех ласково называла «дзяўчаткі». Она живет в туалете на железнодорожном вокзале. Ее не выгоняют, потому что она помогает уборщицам, поддерживает порядок, ночует, а утром тихонько уходит на «охоту». Где попросит, где мусор приберет — ей заплатят, где бутылки соберет-сдаст. Сама о себе говорит: «Я не пью много — бутылочку вина в день, а бывает, и на завтра оставлю, а то обворуют пьяную, а у меня денежки водятся, если менты не заберут». В этот раз так и было. Подошли на вокзале, 100 рублей забрали, полбутылки выкинули и на Окрестина привезли. Ее на три дня сажают-выпускают, все ее знают, не обижают. В ночлежку она не хочет, предпочитает родной туалет и свободу.

Наташа, 45 лет. Когда она вошла в камеру, мы невольно замолчали, у меня сердце сдавило от жалости… Налысо обрита, лицо обезображено шрамом, нос сломан, вдавлен глубоко. Шапку с помпоном она не снимала даже ночью пару суток. Молчала, смотрела на нас, но не смотрела в глаза… Разговаривать начала только на следующий день к вечеру, о себе ничего не рассказывала.  Говорю: «Наташа, может, хочешь снять шапку?» Она молча сняла, мы ахнули: вся голова в шрамах и впадинах… Что с ней было, в какие переплеты она попадала… Уходила через пятеро суток, сказала: «Спасибо вам, девочки, я провела с вами лучшие 5 суток за последние 10 лет своей жизни»…

Вот еще о Наташе. Когда мы играли в города и заходили в тупик в игре, Наташа у нас была «помощью зала» — всегда подсказывала город на нужную букву, и мы ей аплодировали. А она счастливо улыбалась, закрывая рот рукой — зубов впереди нет совсем.

Маша, 24 года, мама двоих детей 2-х и 4-х лет, наркоманка. Когда она зашла в камеру, мы удивленно переглянулись: тоненькая, стройная, глаза огромные и такие испуганные, хорошо одета, только волосы как-то странно сбиты в колтун. «Как тебя зовут?» — «Маша», тихо так прошелестела… Стала рассказывать не сразу, какое-то время тихонько сидела, молча осматривалась.

Маша из хорошей семьи. Любящие мама, папа и младшая сестренка. Никто ее не обижал, ничего родители не запрещали. Лет в 18 она познакомилась с мальчиком — тоже из хорошей семьи, а он ее на наркотики и подсадил. Забеременела, поженились, родилась девочка. Пожили с полгода, вместе развлекались, ширялись, гуляли… Девочку забрали родители мужа, а заодно и мужа в клинику отправили, а Машу — домой. И тут Машины родители поняли, что дочь в беде, стали контролировать, попытались оградить от наркоты. Маша — хорошая дочь, послушалась родителей, забрала дочь, год не употребляла, училась. На беду свою познакомилась с молодым человеком, он старше, умнее… Оказался наркоман. Как вот они находят друг друга?! Снова любовь, родился мальчик, жили вместе. Вместе и употребляли. Но она своих детей очень любит. Старалась прекратить, забирала детей, уходила от него, он приходил — падал на колени, она возвращалась. Я спросила: «Почему мама тебя отпускала?» Маша: «Они очень боятся, что когда я дома, то могу и младшую подсадить». Однажды оба употребляли «кислоту», и он намазал детям щечки этой дрянью. Маша вызвала милицию, детей забрали в больницу, ее сначала тоже в больницу на освидетельствование, потом положили под капельницу. Без одежды, без одеяла, привязали к кровати. Она пыталась освободиться, шумела, требовала, чтоб отпустили, за детей волновалась, а ее в РОВД и на сутки. А детей — в приют…

В общем, сидит этот птенец с огромными глазами, рыдает, что больше никогда, у всех спрашивает, что с детьми будет. Опытные отвечают, что через полгода, если будет работать и не будет употреблять, — отдадут. Маша полдня думает, потом говорит: «Пусть его посадят, тогда я оторвусь от этой компании, детей заберу, работать буду». И плачет, плачет, плачет.

Возможно, так и будет. Его всё-таки посадили. Но мне кажется, ей очень нужна поддержка. Сбившийся колтун ее волос пришлось пальцами разобрать (расческа в камере для политических не положена!) и косичку ей заплести. Пока я это делала, Маша, как маленький ребенок, прижималась к моей руке щекой… И я подумала, что, наверное, не хватило девочке родительской любви, может, младшей сестричке больше досталось.

Карина, 28 лет, хулиганка, сбежавшая из-под охраны на работах во время отбывания наказания за пьяный дебош в общественном месте. Потому и попала в камеру для политических, чтоб знала в следующий раз, что такое настоящее наказание. Карина поначалу была грубовата, пыталась установить свою власть в нашем небольшом пространстве, постоянно материлась и не хотела никак подчиняться общим правилам. Потом понемногу приняла факт, что никто не боится ее нарочито громкого голоса и сведений о том, что у нее биполярное расстройство и что она себя иногда не контролирует. Рассказала о себе. Выросла, можно сказать, в беде. Мать с детства инвалид по зрению, отца она не знала, в двухкомнатной квартире жил еще дядя, мамин брат, тоже слепой от рождения, и дедушка, единственный человек, который ее жалел и к которому она относилась с нежностью. Она всегда была глазами матери и дяди, с малых лет обслуживала их обоих, не получая взамен никакой любви, так необходимой ребенку. Мать и ее брат были заводчиками французских бульдогов, в квартире было постоянно шумно, грязно, с собаками нужно было гулять, кормить их, убирать за ними. В шестнадцать лет она взбунтовалась, не вывела собак на прогулку — и мать просто выгнала ее из дому. Сначала были взрослые мужчины, вино, сигареты. Чуть позже, к 18-ти, появился молодой человек, которого она полюбила и думала, что кончились ее скитания. Поженились, родился мальчик. Муж начал пить, подымать на нее руку, она сбежала. А сына оставила родителям мужа, некуда же было его забрать. Стала выпивать, сына навещала редко, через год примерно ее лишили родительских прав. Бывшая свекровь приучила мальчика называть ее мамой. Карина рассказывала об этом и заплакала… И тут мы увидели не грубиянку и матерщинницу, а несчастную молодую женщину, которой некому даже рассказать о своей беде. Нашлись слова, которыми мы успокоили Карину… И да, после этого разговора мы не слышали ни одного матерного слова. Карина перестала повышать голос, начала строить планы, как она выйдет, на работу устроится, будет пробовать вернуть сына. А пить — пить она не очень-то и любит, так, чтобы немного забыть о своих неприятностях…

Света, 52 года, «королева заправки и гаражей», пьяница, но страстная любительница книг. Причем не важна тема, читает всё подряд. Научилась прятать в камере свои книги — в мусорном ведре в туалете, предварительно замотав в пакет и накрыв тряпкой для мытья пола. Света живет в заброшенной сторожке в гаражном кооперативе, подрабатывает на заправке рядом, убирает мусор на улице, иногда моет полы и туалет в помещении, когда смена заправщиков мужская. Они ей немного платят. А еще она поддерживает порядок, гоняет бомжей, как сама говорит. Света ростом с 12-летнюю девочку и весит килограммов 40, но очень боевая, бесстрашная и с очень громким тонким голоском. Когда-то окончила медучилище, работала, семья у нее была. Муж был из Баку, в один прекрасный день собрался и умотал на родину. Света осталась одна с дочерью трех лет, помочь некому, родителей уже не было. Но старалась, как могла, дочь баловала, всё для нее, замуж не выходила. А дочь выросла и маме сказала: езжай в деревню, в бабкин заброшенный дом, я замуж выхожу, а квартира у нас маленькая. И Света ушла. Просто на улицу. Потом прибилась к рабочим, которые гаражи строили, так и осталась там. К книгам пристрастилась, когда подрабатывала сортировщицей на мусорной свалке, там книг много. Там целая жизнь, можно найти и одежду хорошую, и обувь, и конфеты в коробке нераспечатанные, и даже золотой браслет! Так с восторгом рассказывала Света. А еще там работает «хозяин», который на работы берет, и если ему отдавать часть ценного найденного, то он разрешает после работы помыться в душе в его павильоне. Поэтому Света всегда делится, а девочки помоложе просто с ним спят за душ… Света выходила — сказала мне: «Вот приедешь ко мне в гаражи, я тебе столько книжек хороших дам! Увидишь, сколько у меня их много, а я же вижу, ты тоже читать любишь! И вообще, я тебе подарок сделаю, за то, что от Каринки меня защищала». Добрая душа Света, но с Кариной они не подошли друг другу, ругались всё время, как-то из-за их ругани нам в камеру и вылили ведро воды с хлоркой, чтобы вели себя потише…

Татьяна, 45 лет, мужененавистница, бывшая спортсменка, запойная. Очень общительная: пришла — захватила аудиторию своим рассказом, как она из-за одного придурка здесь оказалась, а до этого, месяц назад, тоже из-за другого придурка здесь побывала, а два месяца назад… Но потом успокоилась, перестала суетиться и стала просто спокойно разговаривать. Семьи нет, одна, детей Бог не дал, в юности спортом занималась, потом травма… Нигде не училась, работать пошла на стройку, там свои нравы: выпивка, ругань, опять выпивка. Втянулась. Так и живет: поработала, пропила — на сутки. Вышла — опять на работу. Но слово за слово оказалось, что, когда не пьет, ходит в детскую областную больницу гулять с детками — отказниками и детдомовскими. Они же там, бедненькие, лежат, болеют, а кто ж с ними на улице погуляет, их же одеть надо, выйти с ними, на улице на руках поносить, если маленький, а если ходит, то за ручку, да на все вопросы ответить, да про всё рассказать, и сказочку и песенку спеть, нянечкам же некогда, а так детки выздоравливают быстрей… Кто говорить умеет, называют «мама Таня»…  И вот сидим мы все, слезы глотаем, она отворачивается, чтоб не видели, что она тоже плачет. Сама вроде как не очень счастливая, а сколько доброты в ней, любви нерастраченной… Храни ее Господь.

Анна, 40 лет, выглядит на 70. Совершенно ничего не соображает, медленно говорит, лицо красное, глаза лихорадочно блестят, одета очень плохо, на голове шапка, под шапкой кишат вши… И запах непередаваемый. Думаем, что делать: она пришла вечером, уснуть с таким запахом в камере будет невозможно. Деликатно просим помыться, постирать носки и нижнее белье. Нижнего белья нет. Делимся своим запасным. Снимает джинсы, помогаем постирать, носки снимать не хочет… Уговариваем, снимает. Шок. Пятки и пальцы обеих ног гниют!!! Кожа синяя, гной, жуткое зрелище. Теперь понятно, почему она так себя странно ведет. Ей очень больно. Скорее всего, у нее уже шок болевой. И что делать с этим дальше — непонятно. Понятно только, что ее сюда привели, чтобы нас наказать. Но как же можно больного человека, даже если он нетрезв, вместо больницы — в камеру, только чтобы этим политическим насолить!

Утром говорю: «Аня, ты должна выйти из камеры на проверку без носков, пускай они увидят увидеть твои раны». Нет, она надела носки и промолчала, боялась, потому что вчера били пьяную… Когда мы стали говорить, что ее нужно положить в больницу, ей совсем плохо, нам ответили: «Не ваше дело! Что, невкусно пахнет? Потерпите!» А ей и жить, может, недолго осталось…

Вот такие судьбы. И это только часть, которую я увидела за четырнадцать суток, прожитых мной рядом с этими несчастными женщинами, которых топчет система наказаний в нашей Беларуси. И так хочется верить, что это изменится, что снова будут работать организации — общественные, благотворительные, которые будут помогать женщинам в беде, помогать им справиться с бедой, с собой, со своими пристрастиями, обстоятельствами, слабостями. Женщины ведь быстрее втягиваются в алкоголь, наркотики, и выйти им из этой зависимости сложнее. А если еще нет помощи никакой, а только равнодушие…

Пусть в нашей Новой Беларуси найдутся силы и средства, а главное — люди, готовые просто добротой и любовью лечить их, наших женщин в беде… Я как могла помогала бы им.