Молитва вместо протеста? Белорусские церкви и политический протест после президентских выборов 2020 года

Беларусь является одним из наименее религиозных обществ бывшего Советского Союза. Тем не менее, две христианские конфессии — Белорусская православная церковь и Римско-католическая церковь — действительно оказывают определенное влияние на социальный дискурс, будь то продвигая дискурс о консервативных моральных ценностях или связывая свои политические и социальные стратегии с материнскими церквами в России или Польше. Однако ни одна из церквей не участвовала активно в гражданских протестах против политического режима. Протесты накануне и после президентских выборов в Беларуси в августе 2020 года затронули церкви и серьезно повлияли на их самовосприятие. В данной статье показано, как церкви оказались разнородными структурами с разным уровнем богословского сознания в условиях политического кризиса, гражданского самосознания и способности к мобилизации. Эти выводы, а также тот факт, что религия стала видимым элементом протестов 2020 года, серьезно ставят под сомнение концепцию церкви как однородного и лояльного государству института. Сочетание эмпирического и богословского подходов позволяет по-новому оценить роль религии в постсоветских общественно-политических процессах.

Введение

В то время как религиозные общины в Беларуси были заметными действующими лицами в социуме в последние 30 лет, они никогда не принимали активного участия в политических протестах с момента распада Советского Союза. Ситуация изменилась в 2020 году. Во время массовых протестов накануне и после президентских выборов в августе несколько высокопоставленных религиозных представителей страны публично выступили с критикой Лукашенко, а верующие открыто участвовали в акциях протеста. Кроме того, высокопоставленные лидеры оппозиции активно использовали религиозную риторику, чтобы подчеркнуть свою этическую правоту в противостоянии режиму. Данное развитие событий поднимает вопросы о социальной роли религии и о динамике основных религиозных общин Беларуси.

Хотя большинство людей в Беларуси идентифицируют себя либо с Беларусской православной церковью (БПЦ), либо с Римско-католической, страна считается одной из самых секуляризованных на постсоветском пространстве. Часто описываемая десекуляризация (Berger, 1999; Karpov, 2010), то есть возвращение религии в качестве влиятельного фактора в общественной сфере, имеет специфическую динамику в странах, которые ранее были подвержены навязанному государством атеизму. В Беларуси доверие к церквям и количество людей, идентифицирующих себя с религией, достаточно велико. Религиозные деятели часто появляются на официальных государственных мероприятиях; религиозные обряды присутствуют в публичном пространстве; а дискурс вокруг конкретных вопросов идентичности, ценностей и социальной политики включает и религиозную риторику. В то же время индивидуальная религиозность низка, большинство населения не интересуется учениями религиозных авторитетов в своей частной или общественной жизни, а реальное влияние религиозных акторов на принятие политических решений по-прежнему трудно поддается количественной оценке. Действительно, роль религиозных общин в общественно-политических процессах зачастую трудно оценить, и религиозная составляющая массовых протестов против фальсификаций на выборах и государственного насилия тому пример.

В данной статье анализируется динамика отношения двух основных церквей к гражданским протестам на основе данных последних опросов и мониторинга СМИ. В декабре 2020 года Центр восточноевропейских и международных исследований ZOiS (Германия) провел онлайн-опрос среди 2000 человек, проживающих в городах с населением более 20 000 человек, в возрасте от 16 до 64 лет. Несколько вопросов анкеты касались ожиданий и отношения людей к религии, что позволяет сделать выводы о роли церквей и религии во время протестов. Также в декабре 2020 года члены группы «Христианская визия» Координационного совета — основной оппозиционной площадки в Беларуси под руководством Светланы Тихановской (которая включает разные рабочие группы по отдельным вопросам) — провели онлайн-опрос более 4000 членов религиозных общин, преимущественно в городах, через мессенджер Viber. Хотя этот опрос не является репрезентативным из-за различных методологических ограничений, ответы дают важную информацию о динамике среди верующих и их отношении к протестам и официальной позиции их собственной религиозной общины.

Эти эмпирические выводы сочетаются с анализом деятельности различных религиозных представителей в контексте соответствующих богословских рамок церквей. Кратко обрисовав религиозную ситуацию в Беларуси, а также богословский и экклезиологический бэкграунд двух основных церквей, я реконструирую отношения и деятельность церквей в политической и социальной сфере до и после протестов 2020 года. Особое внимание будет уделено аспектам религиозной принадлежности протестующих, различным слоям в церквях, доверию и социальным сетям.

В процессе обработки результатов опроса и мониторинга СМИ, новые данные о роли церквей и религиозных парадигм в текущих событиях в Беларуси дают важное представление о влиянии религии на политические и социальные процессы в стране. Самое главное: степень реакции религиозных общин на фальсификации результатов выборов, массовые протесты и репрессии со стороны государства не столь сильно зависит от их лояльности и связи с государственной властью, как это часто бывает, по крайней мере, в случае православных церквей в Восточной Европе. Анализ показывает, что внутренняя раздробленность церквей и сила социальных сетей снижают эффект политической стратегии. Хотя БПЦ представляется опорой авторитарной государственной власти и игнорирует призывы к солидарности людей внутри и вне церкви, богословские аргументы, основанные на вере представления о солидарности и опыт индивидуальной стойкости в условиях гонений укрепляют религиозный фактор в беларусском гражданском обществе.

Предпосылки религиозного участия в белорусских протестах

Религиозная ситуация в постсоветской Беларуси

Беларусь — одно из самых светских обществ на постсоветском пространстве (Vasilevich, Bulhakau and Lastouski2015, 100). Процесс насильственной секуляризации советским режимом и сложные обстоятельства возвращения религии в публичную сферу и частную жизнь после распада Советского Союза были подробно представлены на примере Беларуси Нелли Бекус (Bekus, Wawrzonek, Bekus-Gonczarowa and Korzeniewska-Wiszniewska2016, 72–82). Однако, несмотря на это наследие и откровенную секулярную политику властей, число религиозных идентификаций довольно велико. Как и в других постсоветских странах, в Беларуси особенно высока идентификация с Православной церковью: примерно 70–75% населения называют себя православными. Второй по величине религиозной общиной является Римско-католическая церковь, на которую приходится около 12–15% населения. Меньшие общины включают различные евангелические и протестантские группы, а также еврейские и исламские меньшинства. Это распределение находит отражение и в количестве зарегистрированных религиозных общин. На начало 2021 года было зарегистрировано 1714 общин БПЦ, 499 римско-католических общин, 1005 протестантских общин[1], 16 греко-католических общин, 51 еврейская община и 24 мусульманских общины (2021).

Сильная идентификация с православной церковью не приводит к соответствующему высокому уровню личной религиозности. Результаты недавних опросов, проведенных ZOiS, показывают, что лишь небольшой процент населения регулярно молится или посещает места отправления культа (рис. 1). Позиции церковного руководства также играют довольно незначительную роль в вопросах частной или общественной жизни. Таким образом, сильная религиозная идентификация во многом соответствует культурной идентификации, явление, которое можно наблюдать и в России (Pew 2017). В результате религиозная принадлежность может быть мобилизована не столько через религиозное содержание, сколько через вопросы культурной идентичности. Эта связь между религиозной и культурной идентификацией также делает привлекательным политическое использование религиозных маркеров. Как пишет Бекус, «президент Беларуси счел православную религиозную традицию полезной и превратил ее в инструмент исторического и культурного обоснования своей политической стратегии» (Bekus, Wawrzonek, Bekus-Gonczarowa and Korzeniewska-Wiszniewska2016, 141). Однако, поскольку «ни одна религиозная конфессия не имела прочной связи с белорусской национальной идеей» (Ioffe2020), мобилизовать религиозные сообщества для какой-либо стратегии национальной идентичности может быть сложно, особенно по сравнению с соседними Россией, Украиной или Польшей. Таким образом, как показывает опрос PEW, Беларусь наименее привержена вопросам национальной идентичности среди всех православных стран Восточной Европы (PEW 2017, 148ff).

Рис.1 «Насколько лично для вас важно мнение религиозных лидеров (епископов, раввинов, муфтиев, священников и т. д.)?» Данные опроса ZOiS 2000 белорусов в возрасте 16-64 лет, декабрь 2020 г.

И Православная, и Римско-католическая церкви имеют определенное влияние на общественный дискурс в Беларуси. Их присутствие особенно ощущается в дискурсе консервативных ценностей, и они активно сотрудничают в этой сфере, несмотря на огромные экуменические оговорки. Здесь тоже ситуация похожа на другие постсоветские страны, как Россия или Украина, где церкви и религиозные общины тесно сотрудничают по ценностным вопросам, таким как борьба с абортами, поддержка традиционных гендерных ролей и противодействие сексуальному воспитанию в школах, хотя сближение на догматическом уровне явно исключается (Shishkov2017). Поскольку консервативные ценности церквей соответствуют патриархальным принципам авторитарного управления, интересы государства и церквей очень близки в ценностной повестке, а соответствующие меры в каждом случае поддерживают обе стороны.

Еще одним важным аспектом религиозной ситуации в Беларуси является связь двух основных религиозных общин с их церковными семьями за рубежом – Русской православной церковью (РПЦ), с одной стороны, и Католической церковью в Польше и Ватиканом, с другой. Эта транснациональная связь делает церкви принципиально менее склонными к национальным связям (Bekus, Wawrzonek, Bekus-Gonczarowa and Korzeniewska-Wiszniewska2016, 172ff.), но в то же время делает более вероятными, что они А) попадут под подозрение в том, что они якобы представляют иностранные интересы и B) подвергнутся соответствующим санкциям. Например, Католическая церковь долгое время боролась с произвольными ограничениями на въезд для своих священников, монахов и пастырских работников из Польши. Для Белорусской православной церкви (БПЦ) эта опасность долгое время считалась неактуальной, хотя митрополит Филарет (Вахромеев) и митрополит Павел (Пономарев) были гражданами России. Поскольку БПЦ как часть Русской православной церкви символизировала общий цивилизационный проект «русского мира», угрозы она не представляла. Однако события лета 2020 года, когда тогдашнему главе церкви митрополиту Павлу пришлось покинуть страну, показали, что БПЦ не застрахована от посягательств государства. Вполне вероятно, что российское гражданство Павла стало предлогом для оказания давления на церковь после того, как он занял несколько критическую позицию по отношению к милицейскому насилию.

Протест и церкви: социально-этические отправные точки

Протесты после фальсификации выборов в августе 2020 года были не первыми политическими протестами в Беларуси с момента распада Советского Союза. Чтобы понять значение религиозного фактора, полезно взглянуть на позицию крупнейших религиозных общин во время предыдущих протестов после выборов 2006, 2010 и 2015 годов и против дальнейшего сближения с Россией в 2019 году. Удивительно, но во всех этих протестах нет никаких свидетельств конкретного, публично видимого религиозного участия. Причины нежелания двух крупнейших религиозных общин Беларуси участвовать в этих общественно-политических процессах различны для Православной и Католической церквей.

В мире Католическая церковь имеет традицию сопротивления социальной несправедливости и политическим репрессиям, получившую прочную теологическую основу в ХХ веке после опыта фашизма в католических странах и его пересмотра, в том числе на Втором Ватиканском соборе (1962–1965 гг.). Во время Холодной войны проявилась определенная дифференциация этой конфронтации с несправедливостью со стороны государством. В то время как Ватикан с осторожностью относился к богословскому оправданию сопротивления в южноамериканском и африканском контекстах теологии освобождения, сопротивление коммунизму в Восточной Европе поддерживалось как сохранение веры. Особое значение для католического богословия в этот период приобрела критическая дистанция по отношению к государственной власти в тех случаях, когда она откровенно противоречила христианским ценностям и традициям.

Пример Католической церкви в Польше и общественное влияние, которым она обладала в ходе авторитарного правления, имели двойной символизм, особенно для Восточной Европы: с одной стороны, для внешнего мира она демонстрировала мобилизующий потенциал церквей в условиях социально-политических кризисов. С другой, более глубокой, стороны, это также дало понять, что социальный протест, направленный на свободу от государственных репрессий, не обязательно предполагает либеральное отношение к вопросам личной свободы и церковной традиции.

В Беларуси это наследие особенно актуально для Католической церкви, находящейся под сильным влиянием польской церкви. Это религиозное меньшинство, активно занимающееся пастырской и общественной деятельностью. Ее большая часть духовенства и сотрудников приехала из Польши или училась там (в 2002 г. из 274 католических священников 150 были польскими гражданами (Danilov2004); в 2007 г. из 470 католических священников 181 был гражданином Польши, в 2009 г. был 161 гражданин Польши, в 2015 г. – 113, в 2019 г. – 87 (Ioffe2020). По этой причине церковь многие года отождествлялась с иностранными интересами и как таковая была объектом государственного произвола, по крайней мере, с момента ограничения свободы вероисповедания в 2002 г., когда был принят новый закон о религиозных организациях (Hill2002; см. также Lastouski and Zakharov2022). Священникам и пастырским работникам неоднократно препятствовали при въезде или возвращении в Беларусь из Польши (Smok2015).С назначением архиепископа Тадеуша Кондрусевича главой Миннско-могилевской митрополии в 2007 году отношение несколько изменилось (Vasilevich, Pankovsky and Kostyugova2009, 164). Кондрусевич привез опыт сотрудничества с Православной церковью в ходе своей работы в России и, как гражданин Беларуси, меньше подозревался в польском влиянии. Более того, он был мотивирован на то, чтобы активно вовлекать себя и Католическую церковь в общественные дискуссии и поддерживал курс Лукашенко на европейское сближение.

Однако социальная деятельность Католической церкви была строго ограничена вопросами морали и гуманитарной деятельности, поскольку политические заявления могли быть истолкованы как вмешательство и соответственно наказаны. Как показывают ежегодные отчеты в «Белорусском ежегоднике» о состоянии религиозной сферы (Pankovski and and Kostyugova 2003-2021), белорусское руководство стратегически выстраивало свой подход к Католической церкви в контексте выборов, никогда не оговаривая конкретных уступок (например, конкордат, религиозное образование в школах, законодательное ограничение абортов, ослабление религиозного законодательства и т. д.). Текущий потенциал Католической церкви занимать критическую позицию по важным социально-политическим вопросам в значительной степени ограничен законодательным произволом режима и манипулятивным использованием религиозной политики. В тех случаях, когда Католическая церковь выражала критические взгляды, это в основном было ответом на ограничения ее собственной пастырской деятельности или в связи с морально-богословскими вопросами, такими как смертная казнь и правовые нормы, которые ставят под угрозу традиционный образ семьи (например, репродуктивная медицина, насилие в семье). Примечательным исключением стала акция протеста церковного руководства и многих верующих в 2019 году на мемориале Куропаты под Минском, где государство приказало убрать кресты в память о жертвах сталинского террора против верующих (Kондрусевич 2019). Однако церковь никогда не занимала позицию в отношении политических протестов.

Белорусская православная церковь (БПЦ) имеет иной правовой статус, чем все другие религиозные общины страны. Когда Александр Лукашенко вступил в должность в 1994 г. и внес первые коррективы в конституцию в 1996 г. и законы о свободе вероисповедания и совести в 2002 г., БПЦ получила привилегированное положение как «особо важная для исторического развития белорусской культурной традиции» (Bekus, Wawrzonek, Bekus-Gonczarowa and Korzeniewska-Wiszniewska2016). Систематическое политическое использование православия в годы президентства Лукашенко сделал маловероятной критическую позицию БПЦ, а степень привилегированности соответствует самовосприятию православия как опоры цивилизационной идентичности в Беларуси. Кроме того, парадигма критической дистанции к государству, богословски укрепившаяся в западных церковных традициях опытом XX века, чужда православной традиции и нашла свой отголосок лишь выборочно и часто в конфликте с мейнстримными православными институтами.

Исторические корни этого лежат в укреплении принципа симфонии, в соответствии с которым церковь и государство тесно сотрудничают на благо народа (Antonov2020; Demacopoulos and Papanikolaou2016; Perabo2018). В истории этот принцип всегда означал, что церковь в известной степени подчинялась светскому правителю и признавала его как правителя, назначенного Богом, даже если он ограничивал или преследовал церковь. Только в 2000 году Русская православная церковь (РПЦ) первой из православных церквей впервые сформулировала право на сопротивление в своих «Основах социальной концепции». При этом РПЦ настаивает на том, что даже в случае гонений со стороны государства церковь должна оставаться лояльной государству (Социальная концепция III.5). Церковь признает молитву, обращения, диалог с власть имущими и пастырское сопровождение политиков, исповедующих православную веру, инструментами критики государства, но не общественного протеста.

БПЦ является частью РПЦ (так называемый экзархат с ограниченной автономией), и обе церкви разделяют одну и ту же доктрину, литургическую традицию, исторические корни и культурную идентичность, а также одну и ту же социальную концепцию. Соответственно, когда речь идет об отношениях с государством, к БПЦ относятся и все понятия, закрепленные в официальных документах РПЦ: отделение церкви от государства при лояльности к действующим правителям; двойственное принятие демократии; признание минимального права на сопротивление при отказе от любых политических протестов, угрожающих правительству; и примат государственной стабильности и единства.

Кроме того, в обеих странах Православные Церкви богословски узаконивают так называемые духовно-нравственные ценности и занимаются их стратегическим внедрением в законодательстве, образовании и армии. В случае с Беларусью церковь сотрудничает с Министерством образования, которое подчеркивает важность традиционных христианских нравственных ценностей для белорусской государственности (Church.by 2015), с вооруженными силами для обеспечения «духовно-нравственного и патриотического воспитания военнослужащих». (Министерство обороны 2004), и является видным актором пролайф-дискурса (www.pro-life.by). Церковь понимает это сотрудничество с государственными структурами как непосредственное выполнение своей миссии по служению людям (Филарет 2012).

Из этого краткого очерка видно, что для руководства БПЦ путь к улучшению общества всегда проходит через государственные структуры и практически не остается места для активности, в том числе протестной, гражданского общества. Описание «греховных и духовно вредных действий» (СК III.5), оправдывающих гражданское сопротивление, остается расплывчатым. На самом деле в православном богословии отсутствует социальная этика, которая могла бы дать более конкретное определение, помимо индивидуальной религиозной практики и греховности. Таким образом, в случае с государственными репрессиями в Беларуси остается открытым вопрос о том, можно ли расценивать фальсификацию выборов, санкционированное государством милицейское насилие, негуманные условия содержания в тюрьмах, государственную слежку, ограничение свободы слова и свободы печати как «греховные и духовно вредные», выходящие за рамки личной ответственности каждого пострадавшего.

В соответствии с этими богословскими аспектами во всех предыдущих протестах БПЦ либо занимала явно нейтральную позицию, либо заверяла государство в своей лояльности. Официальные представители церкви вообще игнорировали околовыборные протесты. В целом гражданский протест в форме демонстраций и других публичных акций представляется противоречащим учению церкви, в отличие от личных встреч и лоббирования в виде представлений о предлагаемых законопроектах и ​​соглашениях о сотрудничестве между государственными органами и представителями церкви. Эта ситуация отражает концепцию церкви как иерархической системы, в которой только рукоположенное руководство уполномочено действовать от имени института.

Неразвитость религиозных акторов как акторов гражданского общества, описанная Натальей Василевич (Vasilevich, Bulhakau and Lastouski2015, 126), привела к все большему отстранению институционализированных церквей от социально-политических дебатов. Однако это институциональное отступление не должно заслонять того факта, что верующие, тем не менее, активно участвуют в жизни гражданского общества. В дополнение к различным движениям за традиционные семейные ценности, часто организованным на уровне приходов, братств и сестричеств (Mudrov and Zakharov2021), а иногда и на экуменическом уровне, с 2005 г. существует партия Белорусская Христианская Демократия и связанная с ней молодежная организация. Одним из примечательных примеров являются протесты верующих против государственного контроля (и фактического уничтожения) Куропатского мемориала в 2019 г. (Vasilevich2019). Эти события, когда верующие публично вышли протестовать и противостоять сносу знакового мемориала жертвам сталинского террора, свидетельствуют о желании верующих критически и публично выражать свою позицию.

Руководство Католической и Православной церквей неоднократно пыталось контролировать или дистанцироваться от деятельности широких масс. В отношении священников это осуществляется посредством административных мер (переводы, отстранение от активного пастырского служения). Что касается мирян, Католическая церковь запретила использование слова «католик» в 2009 году во всех случаях, когда деятельность не была предварительно согласована со священнослужителем (Catholic.by 2009); БПЦ же юридически защитила название в 2003 г. (Vasilevich, Bulhakau and Lastouski2015, 118). Еще одним инструментом контроля является благословение, которое миряне должны получать от духовенства на общественную деятельность. В 2011 году РПЦ издала соответствующее официальное распоряжение, которое действует и на территории БПЦ (Архиерейский собор 2011). Эта церковная политика имеет два последствия: во-первых, основанная на вере деятельность верующих, которые хотят выразить основанное на вере сопротивление государственным репрессиям, становится все более невидимой внутри церкви. И, во-вторых, видимая деятельность внутри церкви становится гомогенизированной, в результате чего она воспринимается как единый, политически лояльный организм. Оба аспекта сыграли важную роль в протестах 2020 года.

Церкви и протесты 2020 года

Протесты в Беларуси накануне и особенно после президентских выборов 2020 г. сильно повлияли на основные религиозные сообщества и в то же время имели религиозную составляющую в протестной символике и месседжах лидеров оппозиции. Хотя результаты различных опросов изначально предполагают, что религиозная идентичность играла во время протеста скорее второстепенную роль, более подробный анализ деятельности и настроений внутри церквей приводит к более сложной картине, поскольку показывает, что у протестующих могут быть разные причины идентифицировать себя – или нет – с церковью как институтом, в том числе в соцопросе.

Религиозная принадлежность участников протеста

Религиозная принадлежность протестующих примерно соответствует распределению среди населения в целом. Результаты опроса, проведенного проектом MOBILIZE, показывают, что 55% участников считают себя православными, около 7% — католиками и 30% — неверующими или атеистами (Onuch2021). Число тех, кто идентифицирует себя как неверующие, составляет 30%, что значительно выше, чем в среднем по населению (около 20% по данным World Values ​​​​Survey и ZOiS Survey). Это подтверждает описанное выше обстоятельство, при котором замедлилась мобилизация по социально-политическим вопросам со стороны институционализированных религиозных общин Беларуси. Опрос ZOiS в Беларуси в декабре 2020 года показал, что, в частности, идентификация с православной церковью делает менее вероятным участие в протестах и ​​более вероятной поддержку авторитарных форм правления (Douglas2021).

Ольга Онуч противопоставляет религиозную принадлежность протестующих в Беларуси протестам на Майдане в Украине, где доля верующих была особенно высока (Onuch2021). Есть несколько причин такой разницы. Во-первых, для Украины отчетливые проевропейские настроения среди верующих христианских церквей сыграли мобилизующую роль в контексте проевропейской повестки протестов (Buchholz2016). Религиозная идентификация в Украине особенно высока среди верующих Украинской греко-католической церкви (УГКЦ), которая традиционно стремится к большей открытости по отношению к Европе и особенно активно поддерживала протесты на Майдане (Avvakumov, Krawchuk and Bremer2016). Аналогичную позицию заняла Украинская православная церковь Киевского патриархата. Соответственно, обе церкви были особенно активны на Майдане и в мобилизации для его целей. Во-вторых, немаловажным фактором является и то, что украинские церкви не подвергаются такому массовому политическому поглощению, как церкви в Беларуси, а значит, верующие пользуются большей свободой позиционирования в общественно-политических вопросах. УГКЦ, опирающаяся на прочную социальную этику, была особенно хорошо подготовлена ​​к публичной позиции. Третий фактор — религиозный плюрализм, который играет решающую роль, поскольку способствует конкуренции в вопросах публичности и отношения к общему благу. Избежание церквями и верующими этой конкурентной ситуации создает риск потери ими своей социальной значимости.

Ни один из этих трех факторов не применим к Беларуси. Для постсоветского контекста беспрецедентно активное и публично заметное участие верующих в протестах против авторитарного правления. Стремление сравнить ситуацию в Беларуси с Евромайданом в Украине естественно, но спорно, поскольку религиозная политика и ландшафты двух стран значительно различаются. Во всяком случае, положение российских церквей представляет собой лучшую основу для сравнения, поскольку степень государственного контроля над религиозными институтами и строго централизованная, частично репрессивная структура внутри церквей в этих двух странах в целом схожи.

Процессы размежевания между совпадающими церквями и между европейским и русским цивилизационными проектами, которые так массово мобилизовали украинские церкви на Майдан, не сыграли роли в протестах в Беларуси. Несмотря на очевидные нарушения и силовое подавление протестов, режим Лукашенко всегда мог рассчитывать на лояльность церквей на предыдущих выборах. Даже массовые нарушения прав человека, хорошо известные на протяжении многих лет, никогда не вызывали видимого протеста или солидарности с жертвами со стороны церквей. Наконец, поскольку опросы проводились после угрозы Лукашенко церквям не ввязываться в протесты (Лукашенко2020) и на фоне призыва БПЦ к нейтралитету, а также растущего внутреннего давления на духовенство и верующих, неудивительно, что высокий процент протестующих не отождествлял себя или больше не хотел отождествлять себя с церковью и ее нежеланием критиковать режим.

Однако половина протестующих идентифицировала себя как православные. Эта группа требует дальнейшего изучения, поскольку идентификация с православными означает, очевидно, разные вещи для разных людей. Некоторые люди не связывают свою религиозную принадлежность с участием в протестах, и поэтому предупреждения иерархов не участвовать в них неактуальны для них. Учитывая высокий процент людей, идентифицирующих себя с религией на достаточно культурном, нерелигиозном уровне, мобилизация против прямого запрета религиозных символов, нападений на церковные здания, нарушения фундаментальных ценностей выглядит как минимум удивительной. Тем не менее, это поддерживает тезис о том, что религиозный фактор в Беларуси труднее мобилизовать в вопросах, важных в интерпретации режима. Это также указывает на тот факт, что осведомленность о религиозных ценностях в гражданском обществе намного выше, чем предполагают опросы о влиянии церковной иерархии. Другие рассматривают их участие как преднамеренный акт неповиновения официальной позиции в соответствии с убеждением, что ценности, стоящие за протестами, отражают истинные христианские ценности. Эта сложная ситуация указывает на необходимость проводить различие между разными слоями церкви и рассматривать протестное поведение, проистекающее из этого.

Официальная позиция церквей в отношении протестов 2020 года

Президентские выборы 2020 года сопровождались критикой со стороны церквей. Важную роль в этом отношении сыграли социальные сети: Facebook и Telegram распространяли не только обращения против фальсификаций на выборах со стороны католических и православных верующих и священников, но и официальные заявления церковного руководства.

31 июля архиепископ Кондрусевич выступил с первым заявлением о предстоящих выборах (Кондрусевич 2020), призвав к участию и руководству тем, насколько кандидаты разделяют церковно-нравственные (семья как союз мужчины и женщины для рождения детей; защита жизни от зачатия до смерти) и социально-этические (религиозная свобода, социальная справедливость) принципы. Кондрусевич сослался на социальную напряженность в стране и призвал к сохранению стабильности и единства.

В трех последующих заявлениях (Catholic.by 2020; Кондрусевич 2020a; Catholic.by 2020a; Кондрусевич 2020b) Кондрусевич и Епископская конференция призвали белорусских католиков молиться на розарии за Беларусь, потребовали остановить насилие, сокрушались по поводу жертв с обеих сторон и призвали к созданию круглого стола для урегулирования конфликта. Архиереи напрямую обратились к Лукашенко и правящим элитам, четко позиционируя католическую церковь на стороне протестующих, «принимавших участие в мирных демонстрациях и желающих знать правду» (Catholic.by 2020a) и против чрезмерного насилия: «пролитие крови на улицах наших городов, избиение людей […] жестокое обращение с ними и содержание их в нечеловеческих условиях в местах заключения есть тяжкий грех на совести тех, кто отдает преступные приказы и совершает насилие» (Catholic.by 2020a). Кроме того, многие церкви держали свои двери открытыми и днем, ​​и ночью, чтобы обеспечить возможное убежище от насилия, а во всех общинах призывали молиться за мир в стране.

Примечательно, что Ватикан активно не поддерживал эту критическую позицию Римско-католической церкви. Папа Франциск лишь предварительно выразил свою поддержку в молитвах, в то время как дипломаты Ватикана в Беларуси — новоназначенный нунций Анте Йозич, секретарь Ватикана по связям с государствами Ричард Галлахер и специальный посланник Клаудио Гуджеротти — встречались с политическим руководством страны. Когда Кондрусевичу отказали во въезде в Беларусь после поездки в Польшу в августе 2020 года, белорусские католики пытались заручиться для него международной поддержкой, но безрезультатно. Ему разрешили вернуться только через три месяца, что публично пропагандировалось как снисхождение Лукашенко к Папе, который немедленно принял отставку архиепископа 3 января 2021 года. С тех пор не звучало никакой официальной критики режима и продолжающихся репрессий против белорусских граждан.

Руководство БПЦ отнеслось к фальсификациям на выборах и последующим протестам гораздо более сдержанно. Митрополит Павел (Пономарев) и почетный экзарх Филарет (Вахромеев) в день выборов выступили с посланиями (Филарет 2020; Павел 2020), призывающими людей взять на себя ответственность за будущее страны и настоятельно предостерегающими от возможного насилия и провокаций. После выборов, 10 августа, Патриарх Московский Кирилл и митрополит Павел одними из первых опубликовали свои поздравления Лукашенко, вызвав бурю негодования среди верующих и неверующих. В последующие дни официальные заявления сохраняли риторику нейтралитета и избегали принятия какой-либо стороны.

Двойственная позиция руководства отражалась в противоречивых заявлениях на среднем уровне церкви. Официальные голоса, как то архиепископ Гродненский Артемий, пресс-секретарь экзархата Сергей Лепин и священник Александр Кухта, которые открыто критиковали насилие и репрессии, или, с другой стороны, единодушно поддерживали режим и действия силовиков, как настоятель Свято-Елисаветинского монастыря Андрей Лемешонок, получили широкое общественное внимание. В ответ церковное руководство дистанцировалось от всех массовых инициатив (Church.by 2020). Епископы призвали своих священников и верующих не участвовать в акциях протеста как выражении «эмоций» и «непрощенных обид» (Гурий 2020) и не использовать христианские символы (молитвы, Библию, гимны) как инструмент политической борьбы. Единственными средствами, подходящими для православных верующих в такой накаленной атмосфере, должны были быть молитва и пост. Наиболее острые критики, занимавшие официальные позиции, лишились своих должностей (Мониторинг 2021).

Несмотря на усилия руководства БПЦ создать однородный, нейтральный голос церкви, широта публичных заявлений показывает заслуживающую внимания неоднородность позиций внутри Православной церкви: такой явно видимой фрагментации церкви по политическим вопросам ранее не наблюдалось никогда. Эту раздробленность подтверждают и опросы верующих, проведенные рабочей группой Координационного совета «Христианская визия» в декабре 2020 года. На вопросы в том числе о позиции церковного руководства, их одобрение верующими среди православных участников оказалось особенно низким (Василевич 2021). Среди православных в опросе доминируют фрустрация и разочарование, а также желание сменить конфессию. Примечательно, что респонденты меньше недовольны конкретными действиями церковного руководства, чем отсутствием четкой позиции против государственного насилия. Это указывает на осознание верующим различия между христианскими ценностями и социально-этическими принципами, с одной стороны, и институциональными обязательствами, с другой.

Доверие к церквям

Двойственное отношение церковного руководства БПЦ напрямую повлияло на институциональное доверие. Опрос ZOiS показывает, что в декабре 2020 года Православной церкви полностью или частично доверяли около 40% опрошенных; во второй волне опроса летом 2021 г. этот показатель снизился до 34%[2]. Хотя Православная Церковь по-прежнему остается одним из социальных институтов со сравнительно высоким уровнем доверия, эти цифры свидетельствуют о резком снижении с уровня около 60 %, которыми БПЦ обладала много лет.

Можно предположить, что к началу 2020 года доверие к БПЦ уже снизилось из-за ее отказа принимать меры по сдерживанию пандемии COVID-19 (Шрамко 2021). В то же время высокий уровень институционального доверия к БПЦ был обусловлен ее подчеркнуто нейтральной позицией во всех политических конфликтах и ​​представлением о том, что она как трансцендентная организация остается независимой во всех светских конфликтах. Однако именно этот нейтралитет, до сих пор проводивший церковь через все социально-политические кризисы с момента распада Советского Союза, был массово поставлен под сомнение летом 2020 года. Как показывает опрос Chatham House, половина респондентов полностью или частично согласились с утверждением «я считаю, что в настоящее время невозможно оставаться нейтральным» (23,8% полностью согласны, 22,7% согласны частично, 26,7% не уверены, 16,5% в основном не согласны, 10,2% полностью не согласны; Астапеня 2020).

С богословской точки зрения, проблема доверия к церкви снова поднимает вопрос о понимании людьми того, что такое церковь. Общий уровень доверия к церкви не делает различий между доверием к церковному руководству, которое в основном воспринимается через официальные заявления, и доверием к местным общинам, которые имеют значительное влияние посредством личных контактов. Не отражает он и различия между церковью как трансцендентной организацией, с одной стороны, и в ее светском проявлении, с другой, что вполне может играть главную роль в восприятии церкви. Соответственно, сравнительно высокий уровень доверия к церквям можно интерпретировать по-разному: как успех стратегии нейтралитета церковного руководства или как доверие к идейным священникам на местах.

О массовой утрате доверия к Православной церкви свидетельствуют и опросы рабочей группы «Христианская визия»: почти 90% респондентов-православных говорят, что после протестов меньше доверяют церковным лидерам. Конкретные действия отдельных иерархов (например, поздравление с «победой на выборах», официальные встречи с Лукашенко или в его поддержку, давление на критически настроенных священников и верующих) и их неспособность занять четкую позицию против насилия (Василевич 2021) сыграли здесь немалую роль. Напротив, доверие к Католической церкви росло до декабря, что можно считать подтверждением четкой позиции католических священников и епископов. Примечательно, что, хотя католическая община Беларуси была потрясена двойственной позицией Ватикана, отсутствие видимой поддержки со стороны папы и ватиканских дипломатов никак не повлияло на приверженность членов церкви своей местной общине. Эти данные свидетельствуют о том, что доверие к церкви основано не столько на ее статусе института, стоящего выше мирских дел, сколько на целеустремленных и заслуживающих доверия публичных действиях представителей церкви в конкретных местных сообществах. Недавние данные Chatham, соответственно, показывают снижение доверия к Католической церкви с апреля 2021 года, когда иерархия замолчала о непрекращающихся репрессиях (Астапеня 2021).

Ожидания церквей

Утрата доверия к Православной церкви и разочарование в ее поведении говорят о том, что люди возлагают на церкви большие надежды, несмотря на преобладание светских взглядов. Это верно как внутри самих церквей, так и за их пределами — им приписывают не только удовлетворение духовных потребностей верующих, но и поддержку общественной нравственности, помощь обездоленным и защиту прав человека (рис. 2). Лишь небольшой процент респондентов считает, что церковь должна полностью оставаться в стороне от общественной жизни.

Это ожидание вступает в противоречие с представлением о себе Православной церкви и совпадает с представлением о себе Католической церкви. Позиция Православной церкви по правам человека и вопросам общего блага не следует богословской системе и зависит, прежде всего, от конкретных отношений между церковью и государством. В Русской (и Белорусской) православной церкви последние 20 лет пропагандируется коллективистское понимание прав человека, в соответствии с которым все права и свободы личности должны уступить место правам общества – государства, отечества или церкви (Stoeckl, Giordan and Zrinščak2020). Поскольку это понимание в целом совместимо с принципами коммунистической идеологии, оно встретило определенное одобрение среди населения.

Однако протесты против произвола государственной власти, в частности, показывают, насколько широко распространена оппозиция такой коллективистской позиции среди населения и внутри Православной церкви. Открытые письма российских священников и верующих в поддержку политзаключенных в 2019 году и во время белорусских протестов в 2020 году, открытые письма белорусских приходов своему церковному руководству, заявления рабочей группы «Христианская визия» Координационного совета Беларуси свидетельствуют о сложном понимании христианских ценностей, таких как истина, справедливость и человеческое достоинство. Эта приверженность общим ценностям оправдывает сопротивление насильственному политическому режиму, особенно в сообществе с другими продемократическими группами гражданского общества. Ожидание, что Православная церковь должна безоговорочно стоять на этих христианских ценностях, отражено и в ответах верующих на вопрос о том, как они хотели бы, чтобы церковное руководство справилось с политическим кризисом (Василевич 2021): абсолютное большинство ожидает публичной правдивой оценки событий и однозначного осуждения насилия.

Это указывает на показательное различие в понимании положения церкви в мире (Elsner2020). В то время, как руководство БПЦ определяет эту позицию в основном через пастырское сопровождение верующих (в том числе политиков) и подозревает любые социально-политические заявления в «политичности», верующие и далекие от церкви люди переносят принципы христианской этики в сферу социального сосуществования и ожидают, что церковь будет представлять эти ценности публично, а не только в проповедях и исповедях. Такому пониманию христианских ценностей соответствуют декларации архиепископа Гродненского Артемия, преданность священников заключенным и подвергшимся пыткам, открытые храмы, служащие убежищем от силовиков, равно как и пропаганда против фальсификаций на выборах, протест против пыток, а также ненасильственные шествия как демонстрация солидарности. Это сближение ценностей ярко иллюстрируют публичные обращения Светланы Тихановской к верующим (Тихановская 2020) и Папе Франциску (Тихановская 2020а), а также ее участие в экуменических молитвах во время визитов в Германию и другие страны.

Таким образом, многие верующие без колебаний присоединялись к протестам или сочувствовали им, даже если руководство Православной церкви настаивало на ограничении деятельности «чисто религиозными» инструментами, такими как молитва. Примечательно, что публичные молитвы, которые можно рассматривать как мост между подлинно религиозными формами выражения и публичным заявлением, не нашли поддержки по сравнению с другими формами протеста (Elsner 2021). Это может быть связано с оговорками в отношении экуменической деятельности и желанием не подвергаться эксплуатации со стороны институционализированной церкви. Однако более существенно то, насколько многие люди, называющие себя православными, отчуждены от религиозной практики церквей, воспринимают молитву исключительно как частный религиозный акт и в своей гражданской позиции больше руководствуются ценностями социальной справедливости и солидарности, чем официальными рекомендациями церковного руководства.

Хотя руководство церквей еще до протестов 2020 года многое сделало для вытеснения политически активных верующих из церкви, они демонстрируют впечатляющую стойкость в сохранении христианских ценностей в условиях репрессий. Хотя это может объясняться, с одной стороны, опытом сопротивления во время коммунистического правления, это также показывает влияние верующих на зарождающееся гражданское общество, с которым они разделяют репрессивную повседневность. Поскольку солидарность становится ключевой концепцией протеста (Шпарага Weichsel 2021), христиане получают возможность присоединиться к такому демократическому общественному форуму, как Координационный совет, чтобы вместе с другими социальными группами продвигать свое видение будущего страны. Они делают это – на сегодняшний день – без каких-либо претензий на верховенство в толкованиях, особую идентичнообразующую или моральную роль церквей. Вместо этого основное внимание уделяется фундаментальным этическим требованиям ненасилия, справедливости, свободы и правды без каких-либо политических лозунгов.

Церкви и социальные сети

Неформальные связи и социальные сети стали особенно важны, учитывая ограниченные возможности высказывать публично критическую позицию по поводу фальсификации выборов и насилия со стороны государства в отношении протестующих. Несколько исследований показали важность социальных сетей во время протестов 2020 года в Беларуси для распространения информации, планирования акций солидарности, создания связей и рассказов о насилии. Как показывают опросы, подавляющее большинство населения Беларуси получает информацию через социальные сети и не доверяет государственным и традиционным печатным и телевизионным СМИ (Douglas2021; Herasimenka, Lokot, Onuch and Wijermars2020; Gabowitsch2021).

Для православных верующих социальные сети стали центральным инструментом обмена и налаживания контактов еще до 2020 года. По мере того, как государственные репрессии в отношении критически настроенных верующих и священнослужителей были возложены на церковное руководство, группы в социальных сетях, таких как Telegram и Facebook, открыли пространство для дискуссии, которой не хватало в БПЦ. Когда в начале 2020 года давление на критические голоса в контексте кризиса COVID-19 и начала избирательной кампании усилилось, соответственно возросла и активность в социальных сетях.

Что наиболее важно, виртуальные духовные сообщества, созданные верующими во время пандемии для избежания публичных массовых литургий, позже послужат пространством для обмена информацией и расширения прав и возможностей, связанных с протестами. Так, православный священник Александр Кухта и диакон Дмитрий Павлюкевич уже имели огромную аудиторию на YouTube («Батюшка ответит») и Instagram («Богословие», «Батюшка ответит»), где нестандартно объясняли религиозные праздники и практики. После выборов они использовали эти каналы, чтобы привлечь внимание к фальсификациям выборов и последовавшим репрессиям. Аналогичным образом православный священник Александр Шрамко (@popoffside), запрещенный в служении в 2018 г. из-за критического отношения к политике церковного руководства (Бреский и Василевич 2020), рассказывал своей аудитории в Telegram о протестах и ​​несогласных в церкви. Католический священник Вячеслав Барок (@Barok_Rasony) увеличил свое присутствие в Telegram и Youtube после того, как его судили за участие в протестах.

Рабочая группа «Христианская визия» Координационного совета 24 сентября 2020 года создала канал в Telegram, где распространяет новости, связанные с религиозными общинами. А уже 14 июля 2020 года платформа «belarus2020.churchby.info» начала публиковать новости и аналитические материалы на стыке религии и политического протеста, обеспечивая немедленную видимость различных позиций и акторов. Редакторы платформы также публикуют мониторинг преследований верующих в связи с протестами и переводы с и на несколько иностранных языков, способствуя тем самым международной осведомленности и солидарности, а также предоставляя белорусской аудитории более широкий взгляд на события.

Активное использование социальных сетей меняет динамику протеста среди верующих, увеличивая видимость религиозной критики со стороны священников и епископов и, таким образом, побуждая верующих поддерживать протесты. В то же время скорость, с которой новости распространяются среди этой чрезвычайно внимательной медийной публики, также сделала более заметной открытую лояльность некоторых иерархов репрессивному государству. Заявления и проповеди в поддержку Лукашенко и стратегии подавления протестов, а также появление священников, монахинь и архиереев на пролукашенковских мероприятиях тут же были подхвачены для более широкой дискуссии внутри церквей.

Это сочетание быстрой и доступной информации о разнородности церковной деятельности, таким образом, способствовало появлению своего рода публичного богословия, выдающегося для постсоветского контекста. Его можно сравнить с украинским случаем (Krawchuk and Bremer2016; Public Theology after Maidan 2020), но возможности сравнения ограничены очень разными религиозными ландшафтами. Как указывает Василевич (Василевич 2020), белорусское публичное богословие развивалось последнее десятилетие как реакция на неспособность иерархии занять социальную позицию. Василевич описывает «деморализацию и разочарование» верующих из-за того, что священноначалие долгое время присваивало голос церкви и отказывалось взаимодействовать со своей паствой по социальным вопросам. Таким образом, «телеграмм-революция» (Herasimenka, Lokot, Onuch and Wijermars2020) предоставила новые структуры и механизмы для обретения отчетливого религиозного голоса в публичных процессах в противовес поддержке режима большинством иерархии.

Интересно, что сложившиеся медиасвязи впоследствии стали важной площадкой белорусского христианского противостояния религиозной легитимации войны России против Украины. С февраля 2022 года группа «Христианская визия» Координационного совета анализирует связанные с войной процессы внутри церквей, а некоторые акторы, такие как Александр Кухта, участвуют в поддержке беженцев. Это свидетельствует об устойчивости сложившихся социальных связей и, что более важно, о фундаментальной социально-этической приверженности акторов, выходящей за рамки конфессиональных или национальных интересов.

Заключение

В июне 2021 года ведущий голос православной критики режима в Беларуси, архиепископ Гродненский Артемий, был смещен Синодом РПЦ в ответ на прошение Синода БПЦ (Христианская визия 2021). Это решение символизирует конец и без того незначительного сопротивления руководства БПЦ государственному давлению.

Данные и события в основных белорусских религиозных сообществах, рассмотренные в этой статье, свидетельствуют о сложном пересечении религии, общества и государства в постсоветской Беларуси. Реакция религиозных общин на фальсификацию выборов, массовые протесты и репрессии со стороны государства зависит не от их лояльности и связей иерархии с государственной властью, а от отношений между разными слоями церкви, богословских оснований, влияния иностранных институциональных структур и индивидуальной и институциональной устойчивости в условиях преследования. Результаты этого анализа в значительной степени способствуют нашему пониманию религиозной составляющей белорусских протестов 2020 года.

Проанализированные данные показывают, насколько важно различать разные слои церкви. Протесты выявили поразительную неоднородность внутри Православной церкви, в том числе сопротивление модели симфонии отношений между государством и церковью. С другой стороны, очень активная местная Католическая церковь, похоже, была ослаблена дипломатией Ватикана. Что наиболее важно, внимательно рассматривая различные слои церкви, мы видим активно вовлеченных мирян и духовенство в обеих церквях, которые оказывают заметное влияние на дискурс демократической оппозиции и сами оказываются довольно естественной частью гражданского общества.

Учитывая параллели с российским контекстом (а не с Украиной), масштаб продолжающегося публичного дискурса внутри религиозных общин Беларуси о роли церквей и религиозных ценностей в протестах является исключительным. Политически активные верующие демонстрируют впечатляющую стойкость в сохранении христианских ценностей в условиях репрессий. Мы видим зарождение христианской социальной этики в постсоветском контексте, включающей церкви как важную часть гражданского общества, — что все еще находится в зачаточном состоянии в Украине и полностью отсутствует в России.

Анализ ставит под сомнение подход к пониманию влияния церкви на решения государства и общественное мнение путем измерения сотрудничества с государственными структурами. Белорусский случай показывает, что ни один из призывов руководства Православной церкви к прекращению насилия не оказывал какого-либо влияния на поведение государственных органов. С другой стороны, критика, которой Лукашенко открыто подверг публичную позицию церквей, показывает, насколько режим обеспокоен тем, что церковь мобилизуется против него. Использование и последующий запрет религиозного гимна «Магутны Божа» подчеркивают разрушительную силу религиозных символов.

Наконец, рассмотренное выше пересечение религиозных акторов и гражданского протеста привлекает внимание к продолжающемуся дискурсу о секуляризации, десекуляризации и постсекулярности. Без сомнения, текущая ситуация в Беларуси иллюстрирует одновременность этих понятий, которые часто описываются как последовательные (см. Stoeckl, Giordan and Zrinščak2020). Отказ от религиозной практики и доверие к религиозным институтам идут рука об руку с а) религиозными моделями в политике, б) ценностными дискурсами, которые ссылаются на религиозные нарративы, и, что не менее важно, в) демократической оппозицией, чувствительной к религиозным ценностям и социальным парадигмам. Эта смесь является важной частью мозаики религии, гражданского протеста и демократизации в постсоветских обществах. Необходимы дальнейшие исследования, чтобы раскрыть самосознание верующих как части церкви и гражданского общества, а также роли социальных сетей для церковного дискурса.

---

[1] Протестантские церкви (баптисты, пятидесятники, харизматы) в данной статье не обсуждаются, так как эмпирическая база исследований недостаточно существенна. Однако в силу своих богословских традиций и истории они занимают четкую позицию по социальным вопросам и являются заметными гражданскими акторами, хотя и немногочисленными.

[2] Аналогичные соотношения показывают результаты опроса общественного мнения, проведенного Chatham House: 11,4% полностью доверяли, 34% скорее доверяли Православной церкви в сентябре 2020 г. (Астапеня 2020); 36% доверяли, 31% не доверяли Православной церкви в июле 2021 г. (Астапеня 2021).