«Когда мне позвонили из КГБ, я спросил: вы хотите на исповедь?»
В этом году Гомельский архиепископ Стефан (Нещерет) запретил в служении священника Петра Прокопцова. Епархиальный сайт сообщает об этом в крайне завуалированной форме. «Особое внимание было уделено состоянию дел в приходе храма Рождества Пресвятой Богородицы д. Прибытки Гомельского районного округа» — это как раз и значит, что в приходе уволили настоятеля.
Как стало известно, одной из причин запрета стал отказ священника освящать военную технику, связанную с аэродромом в Зябровке, который используют российские войска для авиаударов по Украине. Приход о. Петра находился в 5 км от этого объекта.
Сейчас о. Пётр выехал из Беларуси и служит на одном из православных приходов в США. Мы поговорили со священником о том, что привело к переменам в его жизни — и при чём тут перемены в обществе.
Христианская визия: О. Пётр, как вы восприняли события августа 2020 года?
Священник Пётр Прокопцов: Воспринял с верой в возможные перемены к лучшему.
Сам я с 2010 года уже больше не мог поддерживать существующий строй своим активным молчанием. Я молился за политзаключенных, так как считаю, что в нормальном открытом обществе таких осужденных быть не должно. Молился за убиенного Бориса Немцова, отравленного Алексея Навального, чем вызывал большое негодование местных вояк [персонал аэродрома в Зябровке — ред.], которые говорили: «Жаль, что он не сдох!»
Когда в 2020 году уровень насилия в отношении политически активных беларусов достиг предела (или беспредела?), я решил вступить в Координационный совет. Оставаться в стороне считал предательством. Предательством Родины — не в смысле государства, с которым себя идентифицирует власть, а в смысле живых людей, тех граждан, которым не всё равно, что происходит с их страной.
Так получилось, что я знаю эту систему изнутри: я был депутатом сельсовета примерно с 2005 по 2010 год. Это ведь просто массовка, призванная создать иллюзию «демократии», а председатель сельсовета назначается сверху. Поэтому на просьбу из сельсовета придти на выборы я ответил отказом. Последовал вопрос: «А вы что, значит, в оппозиции?», я сказал: «Да, и считаю, что Церковь и должна быть в разумной оппозиции к власти». В итоге меня перестали звать на официальные мероприятия — а об участии в них надо регулярно отчитываться в епархию. И эти отчеты — постоянный источник проблем.
ХВ: Вы что-то пытались говорить в храме о военной агрессии России против Украины?
ПП: Еще до войны я говорил, что никак нельзя ее допустить! Война никогда не сблизит народы, а разделит на столетия, если не навсегда. Ее нельзя называть ни святой, ни освободительной. За последних лет пять я побывал в Украине более десяти раз — и не видал там ни одного фашиста!
ХВ: А прихожане вас в этом поддержали?
ПП: Мои молитвы за политзаключенных нравились, конечно, не всем прихожанам. Но я не обижаюсь на них. Они просто насмотрелись пропаганды — Соловьёва, Ткачёва, Лемешонка и других, меньше калибром.
С другой стороны, те, кто не поддерживали войну в Украине, стали ходить в храм реже, потому что не хотели поминать патриарха Кирилла как «Великого Господина и Отца». Это вдумчивые верующие, уже давно заприметившие, что в нашей Церкви что-то не так… Могу ошибаться, но думаю, что в БПЦ таких около 30%.
ХВ: Когда лично вы пришли к выводу, что «в нашей Церкви что-то не так»?
ПП: Для меня серьезным звонком был 2018 год, когда РПЦ разорвала евхаристическое общение со Вселенским патриархатом. Я тогда для себя понял, что дальше в этой повозке ехать не хочу.
После начала войны в Украине оставаться на этом приходе, при этом архиерее, было для меня сродни самоубийству. Знакомый из Аргентины подсказал мысль: попроситься за штат Гомельской епархии. В разговоре один на один с архиепископом Стефаном я сообщил о своем желании. Он не только отказал… Он суть нашей конфиденциальной беседы предал огласке. В том свете, что вот мол, какой я предатель и хочу сбежать с корабля…
Я считаю, что архиерей повел себя просто как трус. К сожалению, как и большинство клириков нашей епархии. Многие из них сразу же прекратили со мной общение.
ХВ: Вы говорите о молитвах за политзаключенных, но ведь вы пытались и навещать кого-то?
ПП: Я делал попытку посещать Елену Мовшук [многодетная мать, признана «судом» виновной по ч. 2 ст. 293 УК (участие в массовых беспорядках), приговорена к 6 годам колонии общего режима — ред.]. Когда был тюремным священником в колонии, узнал, что там есть политзаключенная. Захотел ее поддержать, написал письмо. Надеялся пообщаться на исповеди, причастить. Но, видимо, зря написал. Мне с ней не удалось свидеться, тут, похоже, постаралась администрация. Я даже не уверен, что письмо до нее дошло.
Знаю лично еще одного парня, он в заложниках у режима — Женя Глушков. Он активно пономарил на нашем приходе до 2010 года. Учился на ветврача, служил в ОСАМ — это пограничный спецназ. Но власти не поддерживал. При этом был на хорошем счету, получил предложение служить в охране самопровозглашенного, но отказался. Уехал в Украину, там участвовал в создании рок-группы, которая пела в том числе и по-украински. Позже вся группа ездила в Гуанчжоу, и 2020 год Женя провел в Китае. Затем вернулся к маме в Зябровку, работал ветврачом в клинике в Гомеле. Остановили его в Зябровке, военная комендатура проверила его телефон. И якобы нашла там какое-то фото старого зябровского аэродрома. Этого оказалась достаточно, чтобы обвинить человека в измене Родине… Лично я считаю, что Женя является одним из достойнейших граждан нашей страны. Для многих прихожан его арест был шоком, и мы молились за него открыто, добавляя еще и Николая Статкевича, Сергея Тихановского, наших схваченных журналистов, о. Сергия Резановича и всю их «террористическую группировку» [группу Николая Автуховича — ред.]. К сожалению, находились среди прихожан и такие, которые говорили: «Так ему и надо, нечего было шпионить!»
ХВ: Мы знаем, что вами интересовались в КГБ…
ПП: В июле 2022 года я взял отпуск и уехал в Литву. Просился в клир Литовской епархии, хоть меня и смущало, что они нескольких своих священников «лишили сана» и выступают категорично против Константинопольского патриархата.
Тогда в Гомель меня вынудил вернуться архиепископ Стефан, он знал, что я нахожусь в Виленском Свято-Духовом монастыре и прислал прямо туда письмо с угрозой лишить меня сана.
Вернувшись, я позвонил архиепископу с сим-карты, которая была оформлена не на меня. Он велел придти в епархиальное управление, там у нас состоялась малоприятная встреча. Стефан кричал: «Думаешь, я ничего не понимаю! В какой Церкви ты родился, в той и оставайся!»
А потом именно на эту симку, с которой я звонил Стефану и которая ко мне никак не была привязана, позвонил мужчина и пригласил «на беседу» в КГБ. Я говорю: «В смысле? Вы что, на исповедь хотите?» Он засмеялся и отвечает: «Нет, мне пока не нужно. Давайте встретимся у нас». Я взял тогда старый кнопочный телефон и поехал. Супругу проинструктировал, чтобы, если не выйду, очистила телефон, уничтожила польскую симку, оформленную на меня, почистила компьютер и телефоны детей…
Управление КГБ в Гомеле находится прямо рядом с собором и старым зданием епархиального управления. Соседи!..
Общий тон беседы был не агрессивный, но местами всё же было жестко. Гэбиста интересовало: почему я поехал в Литву? Где я там жил? Кто жил возле меня? С кем я общался? Как делал визу, кто помогал, кто принимал? Больше всего давил на то, чтобы я называл имена, и побольше. Я держался как мог. Потом он показал фото Наталли Василевич, где она с БЧБ-флагом, и спрашивает: «Знаете ее?» Говорю: «Лично нет, только в интернете». Еще спрашивал, сотрудничаю ли я с Христианской визией. Я ответил, что нет, только читаю канал.
Он мне дал подписать бумагу, где я предупреждаюсь о недопустимости противоправных действий, спонсировании террористической деятельности, передачи сведений, «порочащих политический строй и президента РБ», зарубежным СМИ, призывов к забастовкам. В шапке этого документа было написано, что он адресуется архиепископу Стефану.
Под конец разговора гэбист сказал: «В следующий раз вам меня не удастся так разжалобить».
ХВ: Как вы оказались в Америке?
ПП: Органы со мной беседовали в августе. Я тогда еще служил. Начал искать возможность служения вне Беларуси. Консульство США в Польше согласилось выдать визу, но в Польшу надо было ехать лично. Я думаю, что сведения о пересечении мною границы были переданы в епархию. Может, и УКГБ меня держало на карандаше. То никому не нужен месяцами, а только стоит пересечь границу — и сразу всем срочно нужен…
После этой поездки у церковного начальства появился формальный повод от меня избавиться — меня обвинили в отсутствии на месте служения, а еще я пропустил одно массовое богослужение в честь 1030-летия православия в Беларуси. Вот меня и уволили.
Когда архиерей отдавал мои документы, трудовую книжку, он показал ту самую бумагу из УКГБ, с моей подписью, и поставил мне на вид, что я будто бы «нарушаю каноны».
Больше в УКГБ меня не звали. Почему — не знаю, может, архиепископ уже не велел. Выехать из Беларуси в США мне удалось без приключений. Пытаюсь теперь здесь приглядываться к местным особенностям, как-то обустраиваться.
