«Где была Церковь, когда снимались эти видео?»
Протоиерей Андрей Кордочкин (РПЦ, Испания, Мадрид) комментирует публикацию записей пыток в саратовской тюрьме.
«…Я помню, как после публикации «Открытого письма священников» [в защиту заключенных по «московскому делу»] в 2019 году один умный и уважаемый многими человек спросил: если в патриархии есть профильные отделы, почему подписантами не было сделано никаких попыток взаимодействовать с ними? Тогда его спросили: почему, когда было опубликовано несколько ужасающих свидетельств о пытках в СИЗО, никакой публичной реакции Синодального отдела по тюремному служению не было вообще? Какие препятствия были к тому, чтобы обратиться со словами увещевания к работникам ФСИН, напоминая об их ответственности и о достоинстве каждого человека, со словами утешения к сидельцам и их родственникам?
Ему не нашлось что ответить, но это не единственный вопрос. Если тюремный священник сталкивается с пытками, к кому он должен идти? К начальнику заведения? К местному главе ФСИН по области? К правящему архиерею? Кто, к примеру, в том же Саратове имел власть и готовность провести надлежащие проверки? Может ли тюремный священник действовать по совести, не боясь, что испортит отношения, вынося сор из избы?
Есть и более глубокая проблема. Очевидно, что для современной России, где ручка громкости всех событий, связанных с Великой Отечественной войной, с каждым годом поворачивается на все большую мощность, сознание себя как страны, победившей фашизм, оказывается центральным.
Конечно, победа СССР над немецким национал-социализмом (который мы и привыкли называть фашизмом) — это очевидный факт. Но есть и тот вечный «ур-фашизм» Умберто Эко, который определяется подчеркнутым антилиберализмом, раздутым национальным сознанием, видением себя как осажденной врагами крепости, спасти которую можно лишь сплотившись вокруг бессменного национального лидера и в которой одетые в военную форму дети выражают готовность погибнуть по его приказу в последнем бою. В этой парадигме сверхценность государства достигается обесцениванием жизни человека.
Это то, что мы наблюдаем в Беларуси. Невозможно смотреть на фотографии и видеозаписи из этой многострадальной страны без сознания того, что последний раз власти относились к гражданам похожим образом во время немецкой оккупации.
Что делать?
Конечно, можно говорить о реформе системы ФСИН, об опыте западных стран. К примеру, в Испании вооруженная Гражданская гвардия охраняет тюрьмы лишь по периметру, а в самом здании с заключенными работают гражданские специалисты, преподаватели, дефектологи, психологи. Смысл их работы в том, чтобы по окончании срока заключенных они не стали рецидивистами, а смогли интегрироваться в общество. Можно и нужно говорить об общественном контроле, о медицинской фильтрации сотрудников, которая бы не позволяла принимать на работу садистов.
Но этого мало.
Все эти жуткие фото и видео из Саратова — это плата за то, что Россия никогда не достигла общественного консенсуса в отношении своего советского прошлого, а если и достигла, то скорее в его прославлении. Если ГУЛАГ придумал Солженицын, если нам нужен порядок и сильная рука, если просто так никого не сажали, если репрессии были оправданы нуждой в стабильности и монолитности общества, необходимостью противостояния внешней угрозе — с какой стати отношение к заключенному в 2020-х годах должно отличаться от 1930-х? Если сегодня к экстремизму приравнивается фактически любая политическая оппозиционная активность, если даже «свидетели Иеговы» оказываются в тюрьмах по обвинению в «экстремизме», а настоящие теоретики и практики красного террора стоят на пьедесталах и висят в красных углах, то чего мы вообще ждем и чего хотим? <…> Пока жизни русских людей, погибших от холода, голода, пыток, непосильных работ в «родных» застенках, оцениваются дешевле, чем жизни тех, кто погиб на чужбине, мы будем получать то, что получили в Саратове. Потому что мы сами согласны на такое отношение к себе».
