«Поведение РПЦ и БПЦ углубило процесс расцерковления» — православный белорус из Одессы

В Беларуси Дмитрий Корнеенко известен как старейшина Свидетелей Иеговы, ушедший в Православие и публично рассказавший о своей истории. А также как общественный активист, неустанно обращавший внимание властей на проблемы, которые те призваны решать за наши налоги. Христианская совесть не дала ему безучастно смотреть на тотальную ложь, неоправданное насилие и пытки, которые сопровождали президентскую кампанию 2020 года в Беларуси и подавление последующих мирных протестов против фальсификации итогов выборов. Так он стал участником рабочей группы «Христианской визии»*. Под угрозой уголовного преследования по надуманным основаниям ему удалось уехать в Украину. Российское вторжение Дмитрий встретил в Одессе. Мы поговорили с ним о том, как горячо одесситы ждут путинской «десатанизации», как бомбардировки Украины усиливают их любовь и тягу к «русскому миру» и как у народов «святой Руси» растет уважение к Русской Православной Церкви, поддерживающей братоубийство (sic! — горькая ирония).

— Как сектовед я знаком с вашей культовой историей. Насколько помню, в Беларуси вы много лет отдали Свидетелям Иеговы. Даже были старейшиной. Но, как мне показалось, духовно переросли культ и потому ушли из него. Не могли бы вы незнакомому с этой историей читателю вкратце рассказать, что вас вдохновило на «теократическое служение», а что разочаровало и побудило уйти? Остались ли вы при этом с Богом?

— Я стал свидетелем Иеговы еще подростком — в конце 90-х. Своей активной миссионерской деятельностью они подкупили меня: первая моя беседа длилась долго, мы обсуждали волнующие меня темы эволюции — и у них был заготовлен ответ почти на каждый мой вопрос. Такая осведомленность не могла оставить меня равнодушным, так я стал изучать с ними Библию, и вскоре, еще будучи несовершеннолетним, крестился у них. Правда, года через полтора снова крестился (первое крещение не посчитали действительным из-за того, что на момент его принятия я не оставил юношескую привычку). 

Так начался мой десятилетний период, во время которого я успел побыть несколько лет служебным помощником («диаконом») и полтора года старейшиной («пресвитером»). А также около половины этого периода был так называемым пионером-проповедником с обязательством выполнения нужного количества часов проповеднического служения (840 часов в год).

Ушел я от них после чтения книг бывшего члена Руководящего совета Реймонда Френца**, а триггером к их чтению послужили так называемые правовые комитеты (церковные суды) в нашем собрании (приходе), на которых я представлял сторону защиты. Там довольно интересная история, требующая разных подробностей. Но я отмечу только, что выглядело это показательной поркой, которую руководство представляло как деятельность духа (у свидетелей Иеговы — дух безличен, это Божья сила, потому с маленькой буквы). А мне то, как проходили эти церковные суды, демонстрировали не Божье руководство, а работу церковных функционеров, в которых вмешательство Бога не проглядывалось. Это и зародило сомнения, углубить которые и помогли книги бывшего члена Руководящего совета.

Я сперва попросил сместить меня с пастырской деятельности (старейшины), а потом и вовсе написал заявление об уходе.

Года полтора я тешил себя так называемым внеконфессиональным христианством (оно было популярно у многих бывших свидетелей Иеговы). В этот период некоторые из знакомых мне выходцев от них познакомили меня со святоотеческой литературой. И мой непродолжительный период поисков вернул меня в православие (в детстве я был крещен и даже будучи юношей до вступления в СИ посещал иногда службы). Так я с 2010 года в церкви. На протяжении 10 лет до начала пандемии в Беларуси и наступившего политического кризиса был алтарником и преподавателем воскресной школы прихода в одном из витебских храмов.

— На контрасте с равнодушием к гражданской жизни Свидетелей Иеговы, я видел как после культа вы заняли активную гражданскую позицию: писали множество обращений Витебским местным органам управления, направленным на попытку улучшения жизни в городе. А затем случилось обострение политического кризиса в Беларуси в 2020 году… Вы видели как работает политическая система начиная с уровня местных органов власти до самого высокого лица в государстве. Не показались ли вам некоторые ее черты знакомыми по культовой системе, выстроенной у Свидетелей Иеговы? Не напоминает ли вам лукашенковская Беларусь тоталитарный культ, только политический? 

— Удушливая атмосфера несвободы у свидетелей Иеговы стала нарастать в последние годы. Если в 90-е и 2000-е это еще не ощущалось (пожалуй, лучшие годы миссионерской деятельности СИ в Беларуси — их бурный рост), то к концу этого периода следы тоталитаризма стали остро ощущаться. Так называемое теократическое устройство, а на деле сильная вертикаль религиозной власти обескровливала самые чудесные проявления личной инициативы среди членов общины. Вкупе с тем, что за неблагонадежными членами общины могло быть организовано что-нибудь вроде слежки (к стыду своему, я сам, называя это пастырским служением, мог заниматься тем, чтобы выяснять, не перебрала ли лишнего в алкоголе молодежь на вечеринках) — это, конечно, признаки тоталитарного культа.

Если мы говорим о государственном устройстве Беларуси, то долгие годы я тоже не замечал такого ограничения свобод и вмешательства в личную жизнь. Лишь когда я проработал около 7 лет преподавателем в одном из витебских вузов, я стал ощущать те же удушливые «спазмы». Я перестал работать в госучреждениях в 2015 году — и понял, каково это не быть связанным разными нелепыми «обязаловками» в виде принуждения на подписки на госгазеты и тому подобное.

А подавление свобод избирателей, запреты СМИ и все прочее, что в виде репрессий учинило белорусское государство с 2020 года, конечно, обнаруживает большое сходство в тоталитарных подходах свидетелей Иеговы и режима Лукашенко. 

Единственное, что я мог бы уточнить. Во-первых, я к тоталитаризму режима Лукашенко не использовал бы религиозный язык, хотя государственные пропагандисты то и дело пытаются сами себя выставить чуть ли не сообществом культа (с соответствующим сленгом, Батькой и даже «обрядами»). Мне видится это спекуляцией с их стороны, манипулированием религиозным языком без соответствующего содержания. 

И, во-вторых, в режиме Лукашенко видны бенефициары выстроенной тоталитарной системы, эксплуатирующей беларусов как жертв — весь аппарат вертикали. А у СИ я бы не назвал их руководство, церковных функционеров такими же бенефициарами тоталитаризма культа. Кажется, что они такие же жертвы собственно выстроенной системы, как и рядовые члены.

— Как лично вы пережили белорусский кризис 2020-го года? Видите ли вы в нем духовную подоплеку? Мотивировала ли вас христианская совесть на какие-то переосмысления, решения и поступки? 

— Наблюдая, как бурно развиваются события в 2020-м накануне президентских выборов в Беларуси, я не мог оставаться безучастным. Следил я и за тем, как религиозные сообщества в стране реагируют на беззаконие, сопровождавшее процесс выборов, на фальсификации их результатов и беспрецедентное насильственное подавление несогласных с ними. Я старался участвовать в разных инициативах, которые видел и которые считал действенными. Так, я в то время присоединился и к рабочей группе «Христианской визии». 

Я переживал мотивы своего активизма как религиозные, я шел с утра на Литургию в воскресенье и просил Бога дать мне сил на шествии в тот день, просил о помощи сохранять христианские качества в любых ситуациях, которые могли бы со мной случиться в те дни. Через две недели после выборов я взял на себя дополнительный аскетический обет поста (бессрочный, то есть до победы), и в той или иной мере соблюдаю его до сих пор. То есть я придерживаюсь теперь постоянно тех же постных ограничений, что накладывал на себя ранее во время календарных православных многодневных постов — при этом отмечу, что я не строгий аскет, чтобы не возникло ложного представления.

— Как вы оцениваете реакцию высшей администрации Белорусского Экзархата Русской Православной Церкви на насилие и беззаконие, как никогда проявившее себя с августа 2020 года? Не привела ли она вас к новому кризису разочарования?

Меня сильно разочаровали священники моего прихода — я бы еще понял, если из-за страха, рисков они бы просто заняли позицию нейтралитета, не замечания кризиса (прям как СИ), но мой настоятель и еще ряд клириков оказались «лукашистами», которые участвовали в провластных митингах и всячески публично поддерживали систему террора. К счастью, я находил утешение в том, что многие прихожане и некоторые другие представители клира выражали мне солидарность и разными — не всегда прямыми — способами слали мне лучики поддержки. Но в целом, да, я не ожидал такого явного восхваления режима от священников. От руководства БПЦ я ничего не ожидал — там, по мне, могло быть что угодно. А вот от тех, с кем годами молился, узнать, что их молитвы сопровождаются симфонией с террором, не ожидал.

— Какова была первая реакция, когда вы узнали, что Россия полномасштабно вторглась в Украину, и когда вы узнали что Беларусь стала соагрессором в этой войне?

Новость о войне застала нас врасплох: тревога, конечно, витала в украинском обществе, по телевидению накануне, но что будет такое масштабное вторжение, никто и предполагать не мог. Вскоре шок сменился на базовые потребности в безопасности, поэтому мы с женой стали поэтапно выполнять рекомендации: приготовили тревожный чемоданчик, заготовили запасы, переселились на ночевки в места, где соблюдалось правило «двух стен» и стали с соседями готовить места для убежищ. Такие программы действий обезвреживали парализующее действие шока. Через две недели жена отправилась на Запад, а я присоединился к диаспоре, чтобы сообща помогать чем можем украинцам.

То, что агрессия стартовала в том числе и из Беларуси угнетало, но понимал, что Лукашенко в связке с Россией, поэтому его соучастие было ожидаемым.

— Насколько я знаю, вы непосредственно страдаете от действий вооруженной агрессии России, поскольку находитесь в Одессе. В частности, приходится ждать редкого подключения электричества, чтобы покушать и ответить на вопросы интервью. Расскажите по каким причинам вы оказались в Одессе? Как российское вторжение переживали мирные одесситы?

— Я уехал из Беларуси в сентябре 2021 года — на меня завели уголовное дело за участие в телеграм-группе, признанной экстремистским формированием. Силовые органы даже публиковали добытые каким-то образом фрагменты наших онлайн-обсуждений, где, к примеру, вменяемым мне «преступлением» был разговор о том, как помогать семьям, где кормилец оказался в тюрьме по надуманным причинам. До этого я по меньшей мере 8 раз подвергался административному преследованию, получил 2 штрафа, отсидел 40 суток ареста.

Нам нравилась Украина, в Одессе отдыхали многократно, поэтому и решили осесть у моря.

Одесситы, понятно, были шокированы попыткой вторжения. Но все же даже в реакции на войну у них, казалось, было какое-то свое, специфическое, отношение — какая-то уверенность, что Россия никогда сюда не зайдет и ничего не сделает с Одессой. На улице воет вовсю тревога, а в горсаду и стар и мал ни шагу не прибавят для ускорения бегства в безопасное место. Понятно, что я преувеличиваю немного, конечно, бежали и прятались, но было не раз, когда приходилось кого-то совсем халатно относящегося утаскивать в укромное место. Понятно, что многие семьи с детьми уезжали в первые недели активно, покидали город и даже Украину. Так у меня живет рыжий кот, оставленный одной соседской семьей.

— Российская пропаганда часто повторяет, что в Украине идет операция по освобождению от кого-то русских. Также Одессу она называет русским городом и спекулирует на теме трагедии 2 мая 2014 года в одесском Доме профсоюзов. Каково по вашим ощущениям общее настроение одесситов? Ждут ли в большинстве своем российских «защитников» и «освободителей»? Рады ли российскому вторжению? Изменилось ли в лучшую сторону отношение к России после вторжения?

— Я не встречал одесситов, которые выражали бы свои симпатии России. Понятно, что они были, и, вероятно, кто-то и остался. Но я был очевидцем обратных тенденций: когда великовозрастные соседи, ранее горячо отстаивающие свое право говорить на русском языке, постепенно склонялись в повседневной жизни использовать украинский. Такое видел не раз. А после «прилетов» (сленг.: бомбардировок — ред.) по Одессе и соседней Сергеевке волны ненависти к российским военным ощущались словно разлитыми по атмосфере. Постоянные новости с обстреливаемого соседнего Николаева (а после деоккупации и Херсона) этому еще больше способствовали: очень много переселенцев сюда приехали оттуда. Их рассказы никого не могли оставить равнодушным.

— Спикеры Московского патриархата пытаются облечь российскую оккупацию в тогу священного подвига во имя защиты канонического Православия, традиционных ценностей и даже «десатанизации». Не замечали ли вы в Украине в самом деле признаков «сатанизации», которых нет в самой России? 

— В Одессе я посещаю еженедельно храмы УПЦ, рядом со мной три храма, построенные в честь той или иной иконы Богородицы. И, к своему удивлению, я встретил тут такое количество прихожан на службе, которое ни разу не встречал в Беларуси. Я был шокирован, когда видел около полусотни мужчин, стоявших в очереди на причастие в обычное воскресенье. В храмах Витебска такое представить невозможно — такая набожность украинцев бросается в глаза. Куда уж тут говорить о мнимой «десатанизации», о необходимости проведения которой трубят российские пропагандисты. Хотя бывали забавные истории, когда мои родные в Беларуси спрашивали о том, правда ли, что православные храмы в Украине закрыли, а я им рассказывал, что на богослужении видел сотни прихожан, которым никто ни в чем не препятствовал.

— Можете ли вы понять логику патриарха Кирилла и его единомышленников: каким именно образом и от чего вооруженное вторжение России в Украину защищает Украинскую Православную Церковь, которая открыто осудила это вторжение, попросила Россию ее не защищать и не использовать спекуляции вокруг ее положения в политических целях? 

— Я не могу объяснить риторику патриарха Кирилла — в этом православном милитаризме ни нравственных «выгод», ни логики. Для меня это загадка. Возможно, он и верит в то, что говорит на проповедях, поддерживая войну. Но мне проще было бы принять версию, что он просто ни во что не верит, кроме конъюнктуры государственных отношений, в которые он вписался. Для меня вообще все верующие, которые как-то поддерживают террор, аппарат насилия, считают, что бывают уместными пытки (а что, у нас в Беларуси есть священники, с амвона заявлявшие, что омоновцы, применявшие неоправданное насилие над мирными протестующими — это благо) и тому подобное — настоящая загадка.

Использовать какие-то ограничения по отношению к УПЦ для оправдания вторжения России, вылившегося во множество смертей мирных украинцев, для меня полное кощунство. Не может верующий человек допускать таких спекуляций.

— Как верующий человек, можете ли вы понять и принять логику идеи вооруженной евангелизации: когда христианские ценности утверждаются не собственной жизнью по Евангелию, не убеждением и увещеванием, не мученической кровью, а насилием, принуждением, кровью несогласных их разделить добровольно? Новый Завет и первые, мученические, века христианства показали, что умирать во имя евангельских ценностей не только можно, но и достохвально. А убивать во имя евангельских ценностей может быть позволительно? Если да, то при каких условиях?

— Нет, однозначно не допускаю слияния милитаризма и евангельских ценностей. Да, я пережил в свое время отход от пацифизма (свидетели Иеговы не приемлют это слово как характеристику своего подхода, но по сути являются религиозными пацифистами) к концепции «справедливой войны», когда нравственный долг призывает тебя в случае нападения агрессора и угрозы жизни мирных жителей вставать на их защиту, в том числе и с оружием в руках. Но даже тут православное христианство далеко от героизации защитников: убийство на войне — грех, даже если оно было вынужденным***.

И уж тем более не приемлю евангелизацию с принуждением и оружием.

— Как вы относитесь к тому, что органы национальной безопасности Украины проводят проверки в отношении епископов и священников УПЦ и что государство не продлило для УПЦ договор на пользование Успенским собором Киево-Печерской лавры, позволив совершать в нем богослужения ПЦУ? 

— Я, честно говоря, не знаю. С одной стороны, да, хочется сказать, что своим нерешительным поведением (неосуждением откровенных коллаборационистов среди своего клира) УПЦ сама накликала общественное негодование. С другой стороны, то, что СБУ публикует иногда в качестве «преступлений», найденных в епархиях и монастырях (книги, никак не связанные с поддержкой России и даже «русского мира») тоже демонстрируют напраслину. Я думаю, что при здравом подходе такие обвинения рассыпаются (что, я уверен, и происходит в суде). Но трансляция их в медиасферу, причем с подачи профильного ведомства, выглядит совсем уж дискредитирующей деятельность в этом направлении. 

Я считаю, что государство вправе проверить УПЦ (раз уж частично она оказалась предрасположенной к тому, чтобы быть проводником российских нарративов), вправе требовать от УПЦ большего разрыва с Московским патриархатом. Но не так топорно это следует делать. Обстоятельства войны не должны лишать профессионализма службы.

К каким последствиям, вы думаете, для Русской Православной Церкви (включая Белорусский Экзархат) может привести занятая ею кесареподданическая позиция, сопряженная с отказом обличать очевидное зло и поддерживать аморальные идеи и решения, после победы Украины и падения режимов в Беларуси и России?

Сложно сказать, по мне, такое поведение РПЦ и БПЦ углубило процесс расцерковления, который и так последние годы наблюдается среди прихожан. Кто-то (думаю, и их немало), вероятно, заместил эти церкви теми, которые в таком поведении замечены не были. Вернутся ли ушедшие назад после победы Украины и падения белорусского и российского режимов? Кажется сомнительным. Репутация этих церквей подорвана, понадобятся годы, если не десятилетия, чтобы ее вернуть.

___

* Христианская визия (белорусское: Хрысціянская візія) — неформальное межконфессиональное объединение, созданное как рабочая группа в рамках Координационного совета Беларуси 9 сентября 2020 года для объединения усилий христиан в преодолении политического кризиса и достижения общественного согласия. Координатор — Наталья Василевич. Одно из направлений деятельности — мониторинг преследования христиан по религиозным и политическим мотивам.

** Реймонд Виктор Френц — племянник бывшего президента «Общества сторожевой башни» Фредерика Френца. Прослужил в международном управлении организации Свидетелей Иеговы 15 лет (с 1965 по 1980 годы). С 1971-го года и до своего ухода был членом Руководящего совета — высшего управленческого органа секты. Скончался в 2010 году в возрасте 88-ми лет. Со стороны культа признан отступником, на которого распространяется дисциплинарная мера «лишение общения». Это значит, среди прочего, что его публикации членам секты читать запрещено. Тем не менее, многие нарушившие запрет культисты после прочтения книг «Кризис совести» и «В поисках христианской свободы» покинули «Общество сторожевой башни» (Свидетелей Иеговы).

*** «Мне кажется, что наши отцы не считали убийства на войне убийствами из снисхождения к защитникам целомудрия и благочестия. Но, может быть, не худо посоветовать, чтобы они, как имеющие нечистые руки, в продолжение трех лет удерживались только от приобщения». 13-е Правило святителя Василия Великого