Подлинное отношение Православия к войне

Сегодня мы наблюдаем как патриарх и другие спикеры РПЦ превращают религию любви и мира в сакральную опору милитаристской идеологии России. 

Разумеется, патриотизм как любовь и забота о своей Родине, людях, культуре — это естественное и благочестивое устремление: продолжение заповеди о любви к ближним. «Но патриотизм как желание «величия» — в смысле господства своего государства над другими — совершенно иное дело. Он оправдывает войны и все иные беззакония, производимые в «национальных интересах». Критерии соответствия Евангелию выдаются за влияние либерализма враждебного Запада. В этом случае, вера из основы мировоззрения становится некой подпоркой для государственной идеологии». [1]

Официальная позиция Московского Патриархата к вопросу войны и мира выражена в «Основах социальной концепции РПЦ»:

«Христиане невольно сталкиваются с жизненной необходимостью участвовать в различных бранях. Признавая войну злом, Церковь все же не воспрещает своим чадам участвовать в боевых действиях, если речь идет о защите ближних и восстановлении попранной справедливости. Тогда война считается хотя и нежелательным, но вынужденным средством. Православие во все времена относилось с глубочайшим почтением к воинам, которые ценой собственной жизни сохраняли жизнь и безопасность ближних. Многих воинов Святая Церковь причислила к лику святых, учитывая их христианские добродетели и относя к ним слова Христа: «Нет больше той любви, как если кто положит душу свою за друзей своих» (Ин 15.13)… «Взявшие меч, мечом погибнут» (Мф 26.52), — в этих словах Спасителя находит обоснование идея справедливой войны».

Текст проработан скверно. Особенно сомнительными представляются три момента:

«Многих воинов Святая Церковь причислила к лику святых, учитывая их христианские добродетели и относя к ним слова Христа: «Нет больше той любви, как если кто положит душу свою за друзей своих» (Ин 15.13)»

Никоим образом ранняя Церковь не видела в Иоанна 15:13 милитаристских мотивов или связи с воинской службой. Никакой милитаристской проекции этих слов мы не находим у экзегетов вплоть до 9 века. И только тогда автор Жития Константина (Кирилла), просветителя славян в эпизоде диспута с мусульманами влагает в его уста использование Иоанна 15:13 как аргумент в оправдание участия христиан в войне:

«“…Если Христос — ваш Бог, почему не делаете, как Он велит. Написано ведь в евангельских книгах: «Молитесь за врагов, добро делайте ненавидящим и гонящим (вас) и щеку подставьте бьющим». Вы же — не так, но острите оружие против тех, кто вам делает такое”. Философ же на это ответил: “Если есть в законе две заповеди, кто исполняет закон — тот, кто соблюдает одну, или кто — обе?” Ответили же они: “Тот, кто — обе”. Философ же сказал: “Бог сказал: «Молитесь за обижающих (вас)». (Но) Он также сказал: «В этой жизни никто не может явить большей любви, чем положивший душу свою за друзей (своих)». Ради друзей мы и делаем это, чтобы с пленением тела и душа их в плен не попала”.

Но такая трактовка противоречит контексту и придаёт словам Христа противоположный смысл. Как верно заметил православный богослов, публицист и апологет Сергей Худиев: «Использование слов Христа «Нет больше той любви, как если кто положит душу свою за друзей своих» (Иоан.15:13) в видах милитаристкой пропаганды (всеми сторонами) это пример выворачивания текста ровно наоборот. Христос говорит это о Себе, и о том, что Он, ради спасения людей, претерпевает предельное насилие и предельную несправедливость, ни в малейшей степени и никаким насилием за это не воздавая, но молясь о распинателях. «Я предал хребет Мой биющим и ланиты Мои поражающим; лица Моего не закрывал от поруганий и оплевания. (Ис.50:6)» «Он истязуем был, но страдал добровольно и не открывал уст Своих; как овца, веден был Он на заклание, и как агнец пред стригущим его безгласен, так Он не отверзал уст Своих. (Ис.53:7)» Будучи злословим, Он не злословил взаимно; страдая, не угрожал, но предавал то Судии Праведному. (1Пет.2:23)»

Традиционное сообразное контексту понимание слов Христа даёт, например, святитель Григорий Двоеслов:

«Господь пришел умереть даже за врагов и, несмотря на то, Он говорил, что положит душу Свою за друзей, чтобы явно показать нам, что когда мы можем по любви сделать пользу врагам, тогда други наши даже те самые, которые преследуют нас».

«Взявшие меч, мечом погибнут» (Мф 26.52), — в этих словах Спасителя находит обоснование идея справедливой войны».

Нет не находит! Более того, смысл этих слов ровно обратный. Словарь церковного права, составленный в 1335 году византийским канонистом Матфеем Властарем, «Алфавитная синтагма» сообщает, что стихом Матфея 26:52 обосновывались канонические нормы по которым члены Церкви наказывались за убийство напавших разбойников или на войне:

«55-е правило Василия Великого — тех, которые взаимно поражают разбойников, мирян отлучает от общения на трехлетие, как и убивших на войне, а клириков извергает; ибо всякий приемший меч мечем погибнет (Мф. 26:52), говорит (правило), называя мечем и погибелью извержение и лишение таин; ибо для благомыслящих это составляет смертоносное наказание… » 

То есть составлявшие каноны отцы Церкви видели в этом стихе запрет даже на справедливое воздаяние силой. Собственно это и вытекает из контекста, в котором Христос произнёс эти слова. Напомню, что они произнесены в ответ на вроде бы благочестивую попытку апостола Петра отстоять жизнь своего Господа при помощи меча. 

После исследования различных подходов к экзегезе данных слов «Толковая Библия» под редакцией профессора Лопухина заключает: 

«Несомненно только, что Христос, произнося Свои слова, запретил всем людям иметь меч и употреблять его в качестве защиты или для производства насилия. Отступления ветхого человека от этой истины вследствие необходимости или каких-либо других причин могут иметь опасные последствия для него же самого — поднимая меч, ео ipso (лат.: тем самым — ред.) одобряете поднятие его и другими, и это может пасть на его собственную голову».

И вдруг программный документ РПЦ делает из запрета даже справедливого воздаяния силой апологезу войны. Ничего себе экзегетический кульбит!

Любопытно, кстати, что нынешняя оккупация земель Украины подаётся священноспикерами как борьба за веру (традиционное ценности и каноническое Православие). Но вот как Матфея 26:52 читал святитель Филарет (Гумилевский):

«Спаситель напротив ни для Петра, ни для кого-либо из пастырей Церкви, ни для того времени, ни, для последующих времен, не считает приличным употреблять меч на защиту духовнаго Его царства. Поступок Петра глубоко огорчил Господа. Во-первых, этот поступок был в прямом противоречии с добровольною преданностию Господа воле Отца небеснаго, о которой не раз говорено было ученикам… Во-вторых, Евангелие Христово есть Евангелие мира и спасения, а не смерти и убийства; потому оружие проповедников его — только духовное, слово благодати (2 Кор. 10:4, 6. 1 Кор. 5:4, 5.)…»

Видимо со времён святителя Филарета что-то в РПЦ кардинально изменилось и Православие стало проповедовать евангелие смерти и убийства.

Исконно христианский пацифизм

«Православие во все времена относилось с глубочайшим почтением к воинам, которые ценой собственной жизни сохраняли жизнь и безопасность ближних».

Этой фразой создаётся впечатление, что исконно Церковь безоговорочно благословляла воинское служение и исповедовала концепт «справедливой войны». Но это далеко не так. 

Да, ещё Иоанн Креститель благословил воинов на честную службу, апостолы крестили военачальников и Церковь первых веков не запрещала однозначно воинскую службу для своих чад. Но нужно понимать, что воинская служба в это время не означала непременно участия в войнах. Войска тогда выполняли и полицейские функции. Поэтому перечисленные аргументы не корректно считать свидетельством того, как Церковь первых веков относилась именно к войне и участию в войне христиан. А позиции такие в первые по крайней мере 4 века было две: умеренная и крайняя. Обе пацифистские.

Умеренная позиция осуждала кровопролитие, но представляла собой «концепцию, позволяющую христианам служить в армии, но не участвовать в боях. В канонах Ипполита (II в.) значится, что «солдата, находящегося на государственной службе, следует учить не убивать людей и отказываться делать это, если ему приказано» (Burton Scott Е. The Apostolic Tradition of Hyppohtus. N. Y., 1934. Pt. II-Canon 16. P. 42.). Считалось, что солдат-христианин вправе выполнять лишь полицейские функции, в согласии с… рассуждением апостола Павла: «Начальник есть Божий слуга, тебе на добро. Если же делаешь зло, бойся, ибо он не напрасно носит меч…» (Рим. 13, 4)… Некоторые христиане-воины ревностно соблюдали на практике этот принцип. Мартин из Тура (будущий епископ этого города), став христианином, прослужил в армии еще два года, но когда его легион был отправлен на войну, отказался участвовать в битве, ссылаясь на то, что он христианин (336 г.). Будучи обвинен командиром в трусости, он заявил, что готов встать лицом к лицу с варварским войском, но не с оружием, а с крестом в руках (Sulpicius Severus. Vita Martini. I. 1-5 // PL. T. XX. Col. 161-163.). Можно, следовательно, отметить, что точка зрения, отраженная в церковных канонах и, видимо, более распространенная в общинах, чем тертуллианова, характеризовалась определенной терпимостью к военной профессии, однако вводила принципиальные ограничения для выполнения солдатских обязанностей, исходя из пацифистских идеалов». [2]

Упомянутый тут Тертуллиан представитель крайней позиции, согласно которой звание христианина в принципе никак не согласуется с воинской службой даже в мирное время:

«Как может христианин участвовать в войне и может ли служить даже в мирное время? Может ли сын мира быть втянут в битву, если для него незаконно идти на войну» [3]

Эта мысль из трактата, посвящённого конкретному случаю, когда по поводу воцарения императоров Каракаллы и Геты солдатам раздавали подарки, которые те должны были получить с венком на голове. Но некто подошёл с венком в руках, что объяснил тем, что венок это языческий символ, а он — христианин. Когда его привели к префекту, воин бросил меч и венок на землю и подтвердил исповедание Христа. После чего был арестован и вероятнее всего казнён. Как видим, Тертуллиан не ограничивается указанием на несовместимость воинского звания с языческими обрядами, имеющими место в армии. (Умеренные христиане считали, что поскольку только офицеры обязаны участвовать в языческих ритуалах, а простые воины просто присутствуют, то простым солдатом христианин может быть.) Он настаивает на том, что воин Христов, сын мира, в принципе не может быть воином императора — орудием войны.

Иустин, Мученик и Философ, также вполне ясно пишет о радикальном пацифизме христиан:

«Мы, которые исполнены войной, взаимным кровопролитием и всяким злом, изменили своё воинское оружие, наши мечи на орала, а наши копья на орудия по обработке почвы». (Иустин Мученик, Разговор с Трифоном иудеем, пар. 110)

Не менее однозначен Ориген:

«Мы служим Богу руками, незапятнанными кровью и чистыми от убийств… Мы сотрудничаем в труде отчизны молитвой. Хотя мы не становимся воинами (императора), даже когда он старается силой заставить нас, мы сражаемся за него (и за то, чтобы был мир) молитвой».(Ориген Адамант, Против Цельса)

Он соглашается с оппонетнтом в том, что христиане отказываются от всякого участия в войне. Но говорит при этом, что как и языяеским жрецам это должно быть им позволено, ибо они тоже в это время не бездействуют, а защищают Отчизну на духовном фронте.

Почувуствуйте разницу эволюции христианского сознания от Оригенова: «Хотя мы не становимся воинами (императора), даже когда он старается силой заставить нас» до тезиса патриарха Кирилла: «Умершему на войне прошаются все грехи и гарантирован рай»!

Один из самых ранних канонических текстов — так называемые «Каноны Ипполита Римского» — тоже на позициях принципиального пацифизма:

«Кто принял власть отдавать приказы убивать, и даже простой солдат, не должны этого делать ни при каких обстоятельствах, даже если они получат приказ. Они не должны браниться. Если они получат в качестве награды венец, они не должны возлагать его себе на голову». (Канон 13)

«Не должно быть христианину в армии, за исключением случая, когда его принуждают взять меч в руки. В таком случае пусть он не берёт на себя греха пролития крови. Но если кровь прольётся, пусть он будет отстранён от таинств, чтоб хотя бы через наказание, слёзы и стенания очиститься». (Канон 14)

В том же духе пишет и другой литургико-канонический памятник, приписываемый священномученику Ипполиту Римскому — «Апостольское предание»:

«Оглашаемый или христианин, желающие стать воинами, да будут отвержены, потому что они презрели Бога» (Гл. 16, п. 9).

«Христианский Цицерон» Лактанций придерживается того же радикального пацифизма:

«Когда Бог запретил убивать, Он не только удерживал нас от разбоя, заниматься которым и общественными законами запрещено, но увещевал также, чтобы мы не совершали и того, что у людей считается дозволенным. Так, праведнику нельзя служить в армии, ибо он служит справедливости, и даже нельзя выносить кому бы то ни было смертный приговор, [т.е. нельзя быть судьёй], ибо нет никакой разницы, убиваешь ли ты мечом или словом, поскольку запрещено уже само убийство. Итак, из этого предписания Бога нельзя делать никакого исключения. В самом деле, убивать человека — всегда великое злодеяние, ведь Бог восхотел, чтобы человек был неприкосновенным живым существом». [4]

По всей видимости, христианские авторы 1—4 веков выражали идеал Евангельской нравственности, которая ещё не пошла на уступки обстоятельствам «мира сего». 

Не случайно Лактанций связывает вопрос воинской слубжы и войны с вопросом о смертной казни, ибо новозаветное решение этих вопросов покоится на одних основаниях. Уже в наше время недавно почивший митрополит Минский и Слуцкий Филарет (Вахромеев) — бывший предстоятель Белоруского Экзархата БПЦ, председатель Синодальной богословской комиссии — также увязывал эти темы в своих богословских очерках:

«Господь наш Иисус Христос в Cвоей Нагорной проповеди говорит: «Вы слышали, что сказано древним: не убивай; кто же убьет, подлежит суду [см: Исх. 20: 13]. А Я говорю вам, что всякий, гневающийся на брата своего напрасно, подлежит суду» (Мф. 5: 21-22). Таким образом, как считают авторитетные толкователи Священного Писания, по мысли Христа, запрещается не только убийство человека человеком, но даже и гнев одного человека на другого. А уж убийство — и подавно.

Здесь уместно заметить, что по закону, данному Богом через Моисея, за преднамеренное убийство человеку полагалась смертная казнь. «Убийцу должно предать смерти», — говорится в Книге Чисел (Числ. 35: 16-18).

Но вот пришел Мессия, Спаситель, Господь наш Иисус Христос, — и Апостол говорит: «… кто во Христе, тот новая, тварь; древнее прошло, теперь всё новое» (2 Кор. 5: 17).

Таким образом, на основании заповеди Христа, данной нам в Нагорной проповеди, мы должны отрицать всякого рода и всевозможные убийства. Из этой Господней заповеди следует, что, согласно учению Христа, ни убийств на войне, ни казней преступников (как это было в Ветхом Завете) не должно быть. Это — новый закон. И надо осознавать, что всё остальное, как бы и чем бы мы ни мотивировали и ни объясняли возникающие обстоятельства, — все остальное есть отступление от закона, то есть грех». (Тезисы о смертной казни)

Компромисс Божия и кесарева

Перелом, когда чистый идеал евангельского благовестия начал уступать место компромиссной концепции священной войны происходит около 4 века. Внешние причины этого вполне очевидны. Христианство становится религией императоров; в армии, как и в Империи в целом, большинство исповедует Христианство, а возрождение языческого сакрализации власти под видом христианской концепции «симфонии властей»приводит в воспалённому самомомнению и восприятию Империей себя орудием особого Божественного Промышления в судьбах мира и эсхатологической перспективе. Как и мнящая себя третьим Римом современная Россия, христианская Византийская Империя возомнила себя «удерживающим» из 2 Фес. 2:7, препятствующим приходу антихриста. Как и многие в современной РПЦ, византийские христиане верили, что антихрист и конец мира придут только с падением их Империи. 

Любопытно, что в то время в Византийской Империи были популярны и пользовались поддержкой христианских императоров концепты и «пророчества» практически аналогичные тем, которыми тешит своё самолюбие и имперские амбиции современная Россия. Византия также ощущала себя последним оптолом вселенского добра в центре мирового антихристианского заговора и, опираясь на пророчества о том, что её сперва ждёт упадок после жестокой войны, но потом новое восстановление и слава, мечтала вернуть исторически утраченные территории и даже возглавить под знаменем Православия новые. Бродившие по устам и умам пророчества, приписываемые разным святым, обещали что преред приходом антихриста выросшая территориально Византия под управлением благочестивого императора переживёт новый «золотой век»… 

Не тоже ли самое сулят многочисленные современные «пророчества» о России? В них та же схема (с незначительными вариациями): война, упадок, благочестивый правитель, новый расцвет и благоденствие… приход Антихриста и последняя война — армагеддон. А в центре идея о том, что Россия — тот самый «удерживающий». 

Уже понятно, что за аналогичное превознесение и самомнение Римская и Византийская империи поплатились стиранием с лица истории. Но Россия почему-то хочет повторить их судьбу, называясь «третьим Римом» и подпитываясь той же идеологией…

Впрочем мы отвлеклись. Суть в том, что позиционирующему себя христианином «удерживающему» нужно было найти идеологическое оправдание своим войнам, которое бы выглядело по-христиански. 

Первым хорошенько на этом поприще потрудился святитель Амвросий Медиоланский:

«Амвросий Медиоланский первым среди отцов церкви занялся обоснованием доктрины «справедливой войны». Непримиримый борец против язычников, решительный и волевой церковный организатор, миланский епископ Амвросий до начала карьеры священнослужителя был видным военным и никогда не разделял пацифистских взглядов. В трактате «О христианской вере» Амвросий пишет: «Как может Римское государство спастись от нападения?… Не знаки и орлы должны вести армию в бой, но Твое имя и вера, о Иисус». В другом своем труде «Об обязанностях духовенства» Амвросий приводит многочисленные примеры из Ветхого Завета, когда древние иудеи были вынуждены вести «справедливые» войны. Оправдание войны божественным промыслом заходит у Амвросия так далеко, что он, по сути, приближается к идее «священной войны». Возможно, что таковая не получила окончательного оформления в его мировоззрении лишь потому, что не имела еще конкретно-исторической актуальности». [2]

Амвросий, между прочим, помимо искажения первохристианского учения о войне и мире был певцом и возрождения языческого образа отношения «священства и царства», известного под христианским псевдонимом «симфонии властей». Он имел серьёзное влияние на политику православного императора Феодосия Великого. Не потому ли, помимо прочего, Феодосий стал последним правителем единой Римской империи?

Ученик Амвросия, Августин Аврелий, никаких выводов из исторического Промысла не сделал и продолжил развивать идеи учителя:

«Наиболее полное выражение христианская теория «справедливой войны» нашла в трудах самого крупного западного теолога периода патристики Августина Блаженного. Основа представлений Августина о войне и мире — идея непреходящей греховности человеческой натуры. Мир — это идеал, недостижимый в земном, человеческом царстве, и греховность людей будет всегда вызывать раздоры и столкновения. Именно поэтому необходимо государство как инструмент исправления последствий человеческой испорченности. Государство обеспечивает порядок, в том числе и насильственными мерами, и долг граждан — исполнять распоряжения законных властей. Христианин должен, в частности, воевать под знаменами своего императора. В принципе, участие христианина в войне законно при выполнении ряда условий: во-первых, война должна преследовать справедливые цели — цели установления правосудия и пресечения беззакония. Во-вторых, воюющие должны исходить из христианских мотивов любви к ближнему. Даже врагов своих обязаны они любить и стремиться к их исправлению и спасению их душ. Считая христианскую любовь понятием чисто духовным, Августин не находил противоречия между идеалом любви к ближнему и необходимостью телесно умертвить его в бою. В-третьих, война должна вестись под руководством законных властителей. Никто не имеет права обнажать меч по собственной воле без предписания государственной власти. В-четвертых, методы ведения войны должны быть милосердны. Воины не должны заниматься грабежами и поджогами, устраивать резню. Наконец, в-пятых, в войне не должны участвовать духовные лица. Отметим, что принципы, провозглашенные Августином, должны, в его представлении, руководить деятельностью как своего государства, так и отдельных граждан при ведении войны, но они вовсе не означают, что, исходя из них, любой христианин имеет право решать, идти ли ему на войну. Повиновение законной власти однозначно трактуется как долг гражданина. Тем не менее, необходимо признать, что Августин Блаженный не только сформулировал теорию «справедливой войны», которой суждена была долгая жизнь, но и стал создателем первого в истории человечества кодекса ведения боевых действий, включавшего и этические требования к отдельному солдату». [2]

Послесловие

Прошу отметить, что на протяжении статьи я нигде не осуждаю тех христиан, которые участвуют в оборонительных так называемых «справедливых» войнах. Хотя сам эпитет «справедливая» не приемлем ни для какой человеком ведущейся бойни. Ибо жизнь человека принадлежит даже не ему самому, но Богу. 

Впрочем тот, кто пытался честно жить по-евангельски быстро сознаёт, что новозаветный идеал в рельной жизни во всей полноте не достижим и для многих непосилен. Поэтому в практике и Христова пастрыского попечения, и апостольского, и более поздней Церкви есть представление об акривии и икономии (имею ввиду саму суть, а не термины, которые закрепились относительно поздно). Так что я вполне допускаю, что дозволение некоторым христинам при определённых условиях участвовать в оборонительной войне может быть рассмотрено через соотношение этих двух принципов. Например, как выбор наименьшего зла, или как осознание, что человек не достаточно духовно окреп, чтобы нести бремя полноты христианского идеала в этом вопросе. Ничего не утверждаю: просто отмечаю, что направления для дальнейшей разработки вопроса есть.

А вот что не вписываеся в базовые новозаветные установки никак абсолютно, так это поощрение и освящение со стороны Церкви каких-либо войн и прямое побуждение своих чад к участию в них!

Самое возвышенное оправдание оборонительной войны, какое только можно придумать, — спасение Отечества. Но Христианство — это о спасении каждой отдельной личности в вечности, а не о спасении государств, империй и политических режимов! Поэтому священнополитруки, которым поставлена задача мобилизовать верующих на фронт вынуждены ставить прямой запрет Бога на убийство ниже, чем «национальные интересы». 

Как это сделать правдоподобно для верующего слуха? — Снабдить свою страну особым священным статусом богоизбранничества. Таким образом рождаются пропагандистские вымыслы об «исторической Святой Руси», которая якобы по Божьей воле нуждается в возрождении силой «правосланого» оружия (а де-факто — оружия многоконфессиональной империи). И типично сектансткая психология осаждённой крепости: самольстящее восприятие себя единственным лучом добра в окружении тьмы мирового антиправославно-русофобского заговора, инспирированного Антихристовым закулисьем для уничтожения «удерживающего».

Напомню слова известнейшего российского сектоведа:

«Сектантское мышление является способом биполярного видения мира: черное и белое, спасенное и осужденное, добро и зло.

В сектантском мире нет места для полутонов. Лица и движения с таким типом мышления автоматически воспринимают себя в «белой, спасенной, доброй» категории.

Они ищут козлов отпущения для объяснения собственных сложностей и проблем общества. Сектантское мышление может привести к нетерпимости и экстремизму. Особенно часто оно встречается во времена личных, социальных или экономических кризисов». (Дворкин. А. Л., Сектоведение. Тоталитарные секты. Опыт систематического исследования)

Источники

[1] Виктор Судариков, Церковь и война. Вопросы без ответов.

[2] Бородин О. Р., Отношение к войне и миру в христианстве эпохи ранней патристики (формирование христианского пацифизма) // Византийские очерки. М.: Индрик, 1996.

[3] Тертуллиан Квинт Септимий Флоренс, О венке воина (Liber de corona militis), пар. 19. 

[4] Лактанций, Божественные установления. Кн. 5, гл. 20.

Источник