Дмитрий Козлов (блогер «Серый Кот»), верующий, бывший политзаключенный: «я ни на кого зла не держу».

Дмитрий Олегович Козлов (26.04.1988) — блогер ютуб-канала «Серый кот» (тут его новый аккаунт). Был задержан 10 июня 2020 года вместе с активистами «Европейской Беларуси». Обвинялся по ч. 1 ст. 13 и ч. 2 ст. 293 УК РБ (Подготовка к участию в массовых беспорядках), статье ст. 411 (Злостное неповиновение требованиям администрации исправительного учреждения). Приговор: 6 лет и 5 дней лишения свободы в колонии в условиях усиленного режима. Сирота. Православный верующий.

Блогер Дмитрий Козлов более 5 лет находился в заключении, освобожден при содействии США 11 сентября 2025 года и вывезен в Литву за неполных 3 месяца до окончания срока заключения. В начале октября мы поговорили с ним о его опыте заключения как верующего человека. Ниже – сокращенная текстовая версия.

Наталля Гаркович (НГ): Во-первых, скажу, что мы искренне радуемся, что Вы сейчас не в застенках. А, во-вторых, хотела спросить, как Вы, ощущаете ли помощь, как вам относятся? 

Дмитрий Козлов (ДК): Сейчас ощущаю помощь — помогают различные организации и люди в частном порядке, все диаспоры помогают, кто чем может.

НГ: Что в Вас поменялось за пять лет, которые прошли в заключении?

ДК: Тут другая проблема. Все говорят, что, наоборот, мы остались в том времени. Мир поменялся, а мы как раз не поменялись, потому что были законсервированы немножко, и теперь нам придется догонять мир. Мы остались на уровне 2020-го года,  и ведем себя так, и мыслим. Возможно, что то поменялось [во мне. – Н. Г.], сложно пока говорить об этом. Вроде как и на себя смотрю, и другие говорят, что в целом остались теми же в положительном смысле этого слова.

НГ: Это радует. Хотела спросить а что больше всего Вас удивило после освобождения?

ДК: Внедрение искусственного интеллекта повсеместное, наверное, больше всего удивило. В остальном, в принципе, все было так же интересно.

НГ: Вы себя считаете верующим человеком? Если да, то ассоциируете себя с какой конфессией?

ДК: С православной конфессией.

НГ: В заключении у вас была возможность заниматься религиозными практиками? Было ли это вам необходимо? Как это отражалось на жизни?

ДК: В следственном изоляторе не было такой возможности, а когда я попал в колонию в Бобруйск в 2021 году, там я очень быстро записался в церковь. Сразу же, практически через неделю, я уже [туда. – Н. Г.] ходил — в основном каждое воскресенье посещал богослужения. Священник приезжал редко, время от времени по каким то своим датам, обычно — к большим праздникам. Остальное время заключенные вычитывали определенную службу на определенный день, то есть она без священника тоже велась. Это продолжалось до июля 2024 года, пока я первый раз не попал в помещение крытого типа, после этого все уже [ходить не получалось. – Н. Г.]. В Бобруйске я почти три года ходил в церковь.

Дмитрий отметил, что после дополнительного приговора в Бобруйске его перевели в Мозырь, где действовали совсем другие правила. История с религиозными предметами в заключении достаточно типичная для верующих политзаключенных.

Сначала он находился в бобруйском СИЗО на втором этаже здания, которое было на ремонте. Там его держали до суда. Тогда ему ещё удалось оставить при себе Библию — с трудом, но её пропустили. Это был последний случай, когда ему разрешили иметь её при себе.

После суда его этапировали транзитом через Гомель, где Библию изъяли и положили на склад. Позже он находился в Могилёве, ожидая вступления приговора в силу, — там ситуация повторилась. После этого его снова везли через Гомель, а затем в Мозырь. В Мозыре забрали все личные вещи, объяснив это тем, что книги допускаются только с библиотечным штампом. Формально пообещали вернуть, но на деле просто оставили Библию на складе, где она так и осталась до самого внезапного вывоза из страны.

Исходя из опыта заключения в Мозыре, Дмитрий отметил, что сейчас, в отличие от 2021 года, во всех колониях распространены правила, согласно которым все политзаключенные ограничены в правах. Так, люди не могут ни записаться на учебу ПТУ, ни в спортгородок, ни на какие секции, а также — в церковь:

«Просто все они отказывают, говорят, что запрещено все. Причем висят в каждом отряде листки выписки из УИК о свободе вероисповедания — каждый осужденный может посещать священника, богослужение, книги читать и все остальное. При этом [политзаключенным реально] ничего этого нельзя.»

По словам Дмитрия,  в церковной библиотеке колонии было много религиозных книг — в основном Библии разных изданий, в частности протестантских, таких как издания Библейской лиги или Братьев Гедеон. Когда он мог посещать церковь и брать книги из церковной библиотеки, для него был свободный доступ к большой коллекции литературы: жития святых, труды по богословию, истории Церкви и её расколах, а также исследования о репрессиях 1930-х годов. Среди прочего он читал монографии о православной церкви в Украине, Литве и Польше. Кроме такой литературы в библиотеке встречались и пропагандистские «ватные» книги о «русском мире». Дмитрий предпочитал читать духовные тексты и исторические исследования, поскольку сосредоточиться на изучении языков или научных книг было трудно — память в тюрьме ослабевала.

На вопрос о том, выписывал ли он религиозную литературу, Дмитрий ответил, что сам не выписывал, поскольку пользовался церковной библиотекой, где было достаточно литературы. Во время нахождения в СИЗО ему присылали католические журналы, такие как Ave Maria, но, по его словам, они мало интересовали его, так как в основном содержали внутренние новости епархий. Интерес вызывали лишь отдельные материалы о миссионерах и жизни верующих в других странах. В колонии, добавил он, оформлять подписку было сложно, потому что это требовало оплаты со счёта заключённого и зависело от почтового каталога.

После перевода в мозырскую колонию у политзаключенного уже не было возможности посещать церковь. Он отметил, что теоретически можно было бы просить передать книги через других заключённых, не признанных «экстремистами», но это считалось нарушением, за которое могли наказать обоих. Поэтому он решил не рисковать и никого не подставлять — тем более, что срок у него к тому времени оставался небольшой, около девяти месяцев.

В качестве эксперимента в мозырской колонии Дмитрий начал смотреть телевизор, чего раньше не делал. Там транслировались беларуские и российские каналы, а также внутренний канал «Полесье ТВ», где показывали сериалы, например «Игру престолов», Дмитрий там начал также смотреть «Дом драконов». Однако летом 2025 года, перед его освобождением, руководство запретило все иностранные фильмы и музыку, сочтя их «вредными», и оставило лишь старые советские ленты — о партизанах и партийных деятелях. 

НГ: Другие верующие политзаключенные сообщали, что где то перед последними псевдопересамовыборами Лукашенко в начале 2025 года во многих колониях провели обыски («шмоны») и забрали вообще всю литературу. Было ли у вас такое? У некоторых верующих, у которых была до этого, например, Библия, Евангелие, еще какая то религиозная литература, забрали вообще все.

ДК: Дело в том, что у меня нечего было отнять. Я когда уехал по 411 [статье уголовного кодекса в мозырскую колонию. – Н. Г.], у меня только были вещи, которые были у меня в отряде, там самый минимум оставался. Такое ощущение, что я туда [в тюремный склад. – Н. Г.] вообще ничего не вложил никогда. У меня одна Библия была, и она лежала на складе.

Дмитрий рассказал, что еще в бобруйской колонии у него неоднократно забирали Священное Писание и молитвослов, которые он брал в тюремной церкви. После возвращения из штрафного изолятора книги часто исчезали — вероятно, их брали оперативники и передавали в церковную библиотеку. Он не пытался жаловаться или требовать обратно, просто брал новые экземпляры в церкви и продолжал читать. 

По его словам, отстаивать право на свободу вероисповедания было бессмысленно — любые обращения только усугубили бы ситуацию. С февраля 2022 года (время проведения «Референдума») оперативники начали изымать и письма: сначала заблокировали их поступление (от неблизких родственников, напомним, Дмитрий сирота), а затем конфисковали всю переписку, хранившуюся у него. Он писал заявление, чтобы сохранить письма на складе (около двухсот), но после освобождения так и не получил их обратно.

На вопрос о том, издевались ли над ним дополнительно из-за того, что он верующий человек, Дмитрий ответил, что отношение администрации к его вере было насмешливым, но без открытого издевательства. Иногда над ним злобно иронизировали — например, при обыске один из сотрудников, найдя Библию, спросил: «Ты что, в Бога веришь?» и, забрав книгу, добавил: «Ну, будешь молиться без неё». Крестик, который изъяли у Дмитрия при аресте хранили вместе с паспортом в личном деле — он за него расписывался, как и за паспорт, когда его перемещали в разные исправительные учреждения. 

В итоге, когда Дмитрия и других политзаключенных насильно вывезли из страны, ему отдали на границе паспорт, а крестик – нет:
«У меня еще должны были быть там в деле 49 беларуских рублей, остаток моего счета. Мне их не дали. И крестик тоже.»

Как известно, группу политзаключённых, в которой находился Дмитрий, просто вывезли ночью за границу без объяснений и без соответствующего оформления. Он отметил, что никаких документов об освобождении не подписывал, прошения о помиловании также не подписывал :
«Я бы отказался подписывать такой документ, но мне его и не предлагали подписывать. Я расписался только за этапирование. [Наверное] за то, что меня из КГБ куда-то этапируют в неизвестном направлении за границу. Увсех остальных [экспатриированных вместе с ним с документами. – Н. Г.] то же самое. Когда нас через границу провозили, нас никто не обыскивали ни с той стороны, ни с этой. Поэтому все, что мы везли, это контрабанда. Очень много сигарет, например, неучтенных никак. То есть это организация побега, контрабанды через Лукашенко. Можно как минимум, подозревать его людей в таких вещах.» — пошутил Дмитрий.

НГ: Что вы думаете, являясь православным, по поводу того, как себя ведет сейчас иерархия православной церкви? Каково Ваше мнение о ней, отношение к ней?

ДК: Свое мнение я уже частично высказывал в 2018 году. У меня был стрим, когда Московский патриархат поднял огромный «хай» по поводу того, что украинская церковь Томос получила, теперь они независимы. Они [Московский патриархат. – Н. Г.] это, естественно, не признали, но [украинцы на это. – Н. Г.] имели вполне право. Я не враг Православной церкви. Но занимаясь политикой, оставаясь православным, я прекрасно понимаю, что Православная церковь православная имеет огромное влияние среди населения. Московский патриархат инфицирован агентурой. Это с давних времен, со времен Сталина происходит. Мы помним времена Сергия [Строгородского], митрополита, когда были сильные споры во всем мире, что он отстаивал интересы большевиков и прочее. И до того, и после того это происходило. Церковь используется в политических целях режимом Путина сейчас. И важно понимать, что если Россия является вот как сейчас империей, пытается восстановить ее, они будут использовать этот инструмент для воздействия на население. 

Дмитрий отметил, что если не будет Путина, не будет поддержки для Лукашенко, Лукашенко быстро уйдет, и тогда, соответственно, можно будет говорить о каком то установлении порядка, потому что сейчас это все бесполезно:
«Национальная церковь очень важна. Это не изменение догматов, не уход в ереси, раскол, как пытаются [это представить. – Н. Г.], это просто попытка обезопасить свое государство. То есть я настаиваю на том, что автокефалия беларуской церкви была бы очень хорошим [явлением. – Н. Г.]. И, как минимум, это обезопасило бы нас от многих проблем. Но насколько это возможно сейчас — другой вопрос.»

НГ: Вы верите в оздоровление Православной церкви в Беларуси при условии, что она будет двигаться, например, в сторону автокефалии каким-то натуральным путем, без какого то внешнего политического насилия?

ДК: К сожалению, без изменения политической ситуации сейчас я в это не верю. Потому что, во первых, сильное влияние России сейчас, давление оттуда. И плюс еще режим Лукашенко. То есть если в России сменится режим Путина на какой то более демократический, тогда да, возможно еще об этом говорить. Потому что Лукашенко в принципе, сам, я думаю, был бы заинтересован в автокефалии беларуской церкви. Он любит контролировать все. И церковь он тоже захотел проконтролировать по полной программе. Так что тут, я думаю, интересы бы частично даже сошлись. Другое дело, что его режим, он также пытается использовать церковь для воздействия. [Любят] приводить известные цитаты о том, что любая власть от Бога там и прочее. То есть когда, например, ставишь такой вопрос — а когда антихрист придет, что ему тоже, так сказать, любая власть от Бога, значит, надо ему подчиниться? Надо, все-таки, немножко думать. Иногда не все так однозначно, как хочется некоторым считать.

НГ: могу откомментировать по поводу автокефальной церкви в Беларуси: если автокефальная церковь будет при Лукашенко, то она будет, конечно, во главе с Лукашенко.

ДК: Поэтому я и не пытаюсь эту тему как то продвигать. На такие вопросы обычно, если кто то спрашивает, говорю, что это дело церкви, пускай они сами разбираются.

НГ: Встречали вы других верующих заключении, может, у Вас есть какая то информация о них?

ДК: Да, безусловно. Я встречал очень много верующих, причем, разных конфессий. И католики там попадались, и различные представители протестантских общин. Там харизматиков и баптистов очень много. Причем, притеснение религиозное намного больше касаются их. По поводу католиков, например, я ни разу не видел нигде костела, либо чего то еще в таких религиозных учреждениях. Отношение к католикам там гораздо хуже. То есть их просто не замечают. И я думаю, если католики поставили бы вопрос перед администрацией о том, что им какое то выделить место для сбора, то я думаю, что им бы просто их бы грубо послали куда подальше и все. 

НГ: что касается католиков, нам известно, что католический священник Генрих Околотович, политзаключенных, хотел сам служить для заключенных католиков. Ему, конечно же, запретили.

Дмитрий повторил, что в исправительной колонии №2 в Бобруйске до 2023 года режим в отношении религиозных конфессий был относительно либеральным — заключённые могли посещать церковь, религиозные секции, протестантские пасторы регулярно приезжали и проводили проповеди, в том числе по видеосвязи. Позже всё это запретили: видеопроповеди прекратились, пасторов перестали пускать, остались только редкие визиты православного священника, который проводит лекции раз в месяц. Он отметил, что православные имеют постоянное место для собраний, а протестанты вынуждены искать временные помещения, сталкиваясь с нарастающим давлением. Записаться в церковь стало почти невозможно: теперь требуется множество подписей от начальников и оперативников. Дмитрий привёл пример заключённого Андрея Будаева, представителя харизматического движения, которому не разрешали участвовать в протестантских собраниях.

Исходя из информации от других верующих политзаключенных, давление на протестантов и в других исправительных учреждениях усилилось в указанный период.

Разговор с Дмитрием происходил в октябре 2025 года, когда в Вильнюсе планировалась акция возле посольства Германии, в которой бывший политзаключенный также принял участие: бывший начальник оперативно-режимной части колонии №2 Бобруйска Дмитрий «Рудольфе» Шинвизе, который издевался над заключенными, уехал в Германию с семьёй. Дмитрий принял участие в акции и провел с нее стрим.

ДК: Говорят, он участвовал в пытках и ничего в этом плохого не видит.

НГ: Наверное, это будет наша большая проблема общества.

ДК: Лично я как бы от него никаких пыток он ко мне лично не применял, но я просто знаю то, как он себя вел, что он человек достаточно грубый, он любил злоупотреблять властью. 

Дмитрий свидетельствует, что запомнил этого человека по процессу изъятия книг у заключенных, когда на руках у людей было очень много книг. Это была осень 2023 года: 
«Просто сумками выносили частные библиотеки, так сказать, которые у людей хранились. Под строгий контроль взяли все книги.»

НГ: Скажите, ответственность людей, которые делали это все зло — это одно, а Вы вообще готовы их простить?

ДК: Я ни на кого не держу зла, Я никого не пытаюсь там кому то мстить или что то еще. Я не кровожадный. Ко мне никто каких-то страшных пыток не применял. Но если рассказать, что происходило [во время отбывания заключения], то многие могут посчитать, что многие вещи были такие достаточно серьезными, и для многих это будет, может, даже шоком. Я не требую кого-то убить, как некоторые,  устраивать что-то наподобие как было в Южной Африке, когда на белокожих людей чернокожие надевали резиновые покрышки, обливали бензином и поджигали, или подобное. Я не сторонник таких мер.

НГ: Спасибо Вам большое за разговор.